Ледяная тетрадь - Андрей Викторович Рубанов

Главным сокровищем школы я полагал библиотеку, пропадал в ней целыми днями. Библиотека, не стеснённая в средствах, выписывала все центральные журналы: «Юный техник», «Юный натуралист», «Радио», «Знание – сила», «Наука и жизнь», «Техника – молодёжи», «Моделист-конструктор», «Юность», «Огонёк».

Дед Константин был убеждённым сторонником главного принципа социалистической педагогики: коллектив учителей создаёт коллектив учеников – и с ним работает.

Большинство учителей, в том числе моя семья, жили рядом со школой в так называемом «учительском доме», двухэтажном, на восемь одинаковых двухкомнатных квартир. Все учителя Узуновской школы образовывали единое целое: вместе отмечали праздники, дни рождения, все переженились меж собой, – и к концу семидесятых годов создали почти секту, работавшую на благо детей. Сейчас я понимаю, что речь идёт о сельской интеллигенции классического некрасовского извода: народники. Даром что моя мать любила Некрасова и цитировала его страницами.

Интересно, что в среде учителей школы никогда не было никаких антисоветских настроений. Никто не знал, что такое самиздат. До нас, провинциалов, он просто не доходил. «Голос Америки» и «Русскую службу Би-Би-Си» мой отец начал слушать только в 1982 году, когда семья переехала из Узуново в город Электросталь.

Каждый год в школу набирали два новых класса, каждый примерно по 25 детей. Всего под руководством деда в школе с первого по десятый класс было выучено около 2 тысяч детей. Все они, за редким исключением, получили потом высшее образование.

По должности, как директор школы, он был обязан произносить речи на всевозможных собраниях и линейках; говорил обычно без бумажки, коротко. Учеников называл «ребятки». Со способными учениками – очень возился, продвигал как мог, давал советы. Нескольких самых талантливых выпустил с золотыми медалями.

К началу восьмидесятых годов (мне исполнилось 12 лет) дед Константин превратился в дона Корлеоне, авторитетнейшего главу клана, состоящего из трёх детей и шести внуков. Весь клан активно гужевался вокруг деда. Все смотрели на него как на титана.

Когда дед умер в 1996 году – множество учеников приехали его хоронить, с разных концов страны. Поминальный банкет (я на нём присутствовал) превратился в праздник. Люди, не видевшие друг друга десятилетиями, плакали и братались. Таких весёлых или даже буйных поминок с тех пор не помню.

Он дожил до правнука: моего сына Антона, 1995 года рождения. Когда дед умер – над его постелью были прикреплены полароидные фотографии Антона, тогда – розового младенца, годовалого.

Дед страстно любил путешествовать. В поездки он обязательно брал с собой внуков. Он имел удостоверение инвалида Великой Отечественной войны, «зелёную книжечку», дававшую право прохода во все музеи без очереди. Помню, в 1981 году он поехал в Ленинград, взяв с собой меня, моего брата Ивана и тётку Надежду, и там провёл нас в Эрмитаж и Кунсткамеру в обход длиннейших очередей.

О войне дед рассказывал очень мало и неохотно.

Про Сталина сказал однажды при мне так: «Его надо было подвесить за ноги и возить по русским деревням».

Но развал СССР, ликвидацию социализма и утверждение нового русского капитализма дед Константин не понял и не принял. Ему было уже под 80.

Дед не употреблял алкоголь, и приучил к трезвости детей. В середине осени моя мать покупала бутылку водки и ставила её в холодильник. Водка нужна была, чтобы растирать ноги детям, мне и моей сестре, если, шастая по окрестностям, мы проваливались в какой-нибудь ледяной ручей. Постепенно водка выдыхалась, и через год покупалась новая бутылка.

Однажды, в начале восьмидесятых, мы ехали с ним в очередное путешествие в плацкартном вагоне, и меж пассажиров разразилась гадкая ссора, по пустяковому поводу. В путешествие дед обязательно надевал пиджак с наградными планками. Боевых наград он не имел, но после войны удостоился нескольких юбилейных медалей. И вот, в разгар вагонного скандала, дед, в пиджаке с планками, встал – и, глядя на зачинщика скандала, мужчину, произнёс: «Товарищ, немедленно прекратите, иначе заработаете пощёчину». Скандалисты стушевались и угомонились.

В другой раз, и снова в плацкартном вагоне, пассажиры выпили лишнего и затеяли дискуссию, и кто-то выкрикнул, что Советский Союз – страна пьяниц. Дед перехватил общее внимание и спросил:

– А кто построил вагон, в котором вы едете, – пьяницы? А кто создал страну? Кто запустил Гагарина в космос – пьяницы? Кто построил Днепрогэс – пьяницы?

Вообще, он был сильный спорщик, – но при мне дискутировать с ним всерьёз никто не отваживался.

Я смотрел на него как на полубога. Двигался он медленно. Коренастый, среднего роста, широкоплечий, круглая голова. Красивым я бы его не назвал. Лицо сухое, бледное, без губ. Он был немного похож на маршала Жукова. Голос негромкий, скрипучий. Носил всегда пиджачную пару и рубаху, иногда с галстуком, иногда без. Он никогда громко не смеялся, не пел песен, не танцевал.

По большому счёту, для меня он так и остался загадкой.

* * *

Дед Константин и бабка Маруся родили троих детей: Евгения и Надежду (двойня) и младшего Виктора.

Оба сына обладали большим инженерным талантом. Старший, Евгений, уехал в город Горький (Нижний Новгород), окончил Кораблестроительный институт и работал в конструкторском бюро, создавал суда на подводных крыльях.

Младший, Виктор, тоже хотел пойти по пути старшего брата – и уехать в город Горький, и стать корабелом… Но не вышло: родился я. Моё появление на свет в 1969 году поломало планы Виктора. Он отказался от амбициозных планов, остался в Узуново и работал в школе под началом моего деда учителем физики. Моя мать – Маргарита Николаевна – преподавала там же музыку, русский язык и литературу.

Но инженерный талант отца никуда не делся. Его кабинет был оборудован по последнему слову техники. Нажатием кнопки сдвигались светонепроницаемые шторы; нажатием второй кнопки опускался экран, и ученики наблюдали фильмы. Рядом со школой отец обустроил автомастерскую, и в ней собрал с нуля автомобиль с передним приводом и полностью алюминиевым кузовом, не подверженным коррозии. Я ездил на этом автомобиле, у меня сохранились фотографии.

Когда в 1980 году дед ушёл на отдых, директором Узуновской школы стала моя мать, Маргарита Николаевна Рубанова.

В Узуновской школе я проучился шесть лет, до 1981 года включительно. Мне никогда не ставили пятёрок, только четвёрки, даже если я отлично знал предмет. Таков был недостаток моего положения: никто не мог посметь обвинить мою семью в стремлении к привилегиям. Но всё-таки от своего статуса «директорского внука» я получал и выгоду. Например, хулиганы-старшеклассники меня не трогали.

Семьёй нашей тоже управляла мать Маргарита, женщина исключительного ума и силы воли. Отец сознательно уступил ей лидерство. Больше всего на