Русские государи в любви и супружестве - Николай Федорович Шахмагонов

Между тем в Москве готовилось празднование мира с Портой, назначенное на июль 1775 года. В январе императрица и Потемкин отправились в столицу, где остановились в старинном дворце, в Коломенском. «На московский период приходится кульминация семейной жизни Екатерины и Потемкина, – считает В.С. Лопатин. – По-прежнему все важные дела идут либо на совет, либо на исполнение к “батиньке”, “милому другу”, “дорогому мужу”. Ратификация мирного договора султаном и манифест о забвении бунта и прощении участников возмущения, указ о сбавке цены с соли и устройство воспитательного дома, сложные отношения с крымским ханом и упразднение Сечи Запорожской, разработка положений губернской реформы и многие другие вопросы, занимающие Екатерину Вторую и ее соправителя, нашли отражение в личной переписке… В Москве Императрица встретилась с матерью Потемкина, своей свекровью, и оказала ей особые знаки внимания, одарив ее богатыми подарками».

Все, казалось бы, безмятежно на семейном горизонте. Но чаще возникали ссоры, которыми заканчивались обсуждения государственных дел.

Празднования на время примирили супругов. 8 июля Москва торжественно встретила Петра Александровича Румянцева, блистательного победителя турок, а 10-го числа начались торжества, поразившие своим великолепием даже дипломатический корпус.

На 12 июля были назначены народные гулянья на Ходынском поле, которые затем внезапно отложили на неделю. Поступило сообщение о болезни императрицы. Но что это была за болезнь? Сама государыня поясняла в письмах своим корреспондентам, что причиной якобы были «немытые фрукты». Не скоро исследователи докопались до истины.

В.С. Лопатин так пояснил случившееся: «12 или 13 июля Екатерина подарила своему мужу девочку. Это был пятый ребенок Екатерины. Первым был Павел, второй Анна, затем дети Григория Орлова – сын Алексей (будущий граф Бобринский) и дочь Наталья (будущая графиня Буксгевден). И, наконец, дочь Елизавета, рожденная в законном браке, от горячо любимого мужа.

Елизавета Григорьевна Темкина воспитывалась в семье племянника Потемкина А.Н. Самойлова. Вряд ли она знала, кто ее мать. Темкиной не было и 20 лет, когда ее выдали замуж за генерала И.Х. Калагеорги, грека на русской службе».

Кисть В.Л. Боровиковского запечатлела ее облик. На двух портретах изображена молодая женщина, черты лица которой напоминают отца, а фигура – мать. Что это? Посвящение в тайну? Или талант портретиста, умевшего уловить такие тонкие детали? У Елизаветы Григорьевны было несколько сыновей и дочерей. Потомство ее здравствует и по наше время.

«Мы ссоримся о власти, а не о любви…»

После рождения дочери отношения между супругами, казалось бы, должны были еще более упрочиться. Но этого не произошло. Семья не складывалась. Многие историки и писатели ошибочно именовали Потемкина фаворитом. Фаворитом он не был ни на один час. В феврале 1774 года, по приезде в Петербург, он почти тут же сделался женихом, ибо сразу объявил императрице, что ни на какие отношения, не освещенные церковью, как человек православный, не пойдет. И она дала согласие стать его супругой. А уже в июне он стал законным супругом государыни. Супругом и оставался до последнего дня своей жизни, ибо церковный брак расторгнут не был. Сие обстоятельство наложило отпечаток на его жизнь, не позволив поставить между собою и государыней в качестве супруги какую-то другую женщину.

Как решили свой личный вопрос Потемкин и императрица, известно лишь им самим. Мы можем лишь констатировать случившееся, основываясь на письмах и документах. Вот что пишет B.C. Лопатин: «Кризис в отношениях Екатерины II и Потемкина длился с конца января по конец июля 1776 года. О его фазах можно судить по письмам Императрицы своему мужу и соправителю. Тяжелое впечатление оставляют эти письма при чтении: ссоры, размолвки, взаимные упреки и обвинения – вот их главное содержание. Чтобы понять происходящее, следует напомнить о том, что Екатерина играла отнюдь не декоративную роль в управлении государством. Она знала цену власти и умела пользоваться ею. Слишком часто она видела, как меняются люди под бременем власти. Недаром, заканчивая “Чистосердечную исповедь”, она просила Потемкина не только любить ее, но и говорить правду. Известно изречение Екатерины: “Мешать дело с бездельем”». Современники отмечали ее умение шуткой, непринужденной беседой ослаблять гнет власти и государственных забот. Она любила до самозабвения играть с маленькими детьми, с чужими детьми, потому что своих почти не знала. Признаваясь Потемкину в пороке своего сердца, которое «не хочет быть ни на час охотно без любви», она как бы говорила: жить без любви и взаимной ласки невозможно. Екатерина пыталась сохранить для себя и своего избранника тепло семейного уюта, оградить свой интимный мир от страшной силы государственной необходимости. С Потемкиным это оказалось невозможным. Она сама вовлекла его в большую политику и… потеряла для себя. «Мы ссоримся о власти, а не о любви», – признается Екатерина в одном из писем. Первой она поняла суть этого противоречия, первой почувствовала необходимость отдалиться от Потемкина (как женщине), чтобы сохранить его как друга и соправителя.

А.Н. Фатеев на основании изучения переписки Екатерины Великой и Потемкина сделал вывод: «Перед нами пара, предоставившая друг другу полную свободу в супружеских отношениях. Государственные же отношения сделались еще более скрепленными, и между соправителями образовались самые искренние чувства взаимного уважения и сотрудничества». Потемкин, по его мнению, был по характеру своему плохо приспособлен к семейной жизни. Историк писал: «Арабская поговорка изображает семейного человека львом в клетке, а он всю жизнь оставался пустынным львом на свободе».

Быть может, еще и потому он был одинок, хотя увлечения у него время от времени случались, и увлекался он не только замужними женщинами. Граф Людовик Филипп де Сегюр, бывший посланником при дворе Екатерины Второй в 1785–1789 годах и оставивший записки, повествовал об одном из таких увлечений Потемкина, свидетелем которого он явился. В те годы Григорий Александрович, приезжая в Петербург, часто бывал в доме обер-шталмейстера Л. Нарышкина. Он ухаживал за Марией Нарышкиной, дочерью хозяина дома, и Сегюр видел их обычно сидящими вдвоем, в отдалении от шумной компании.

Императрица, признав право Потемкина на свободу, сумела с уважением отнестись к сильному увлечению князя и даже посылала в своих письмах поклоны этому предмету увлечения. Женщина умная и дальновидная, Императрица, видимо, поняла, что даже ей не удержать в клетке «пустынного Льва», от которого нельзя требовать того же, что от прочих избранников. Недаром П.В. Чичагов писал, что у «Екатерины был гений, чтобы царствовать, и слишком много воображения, чтобы быть не чувствительною в любви».

Они умели любить. Но обстоятельства государственного вида не дали им быть вместе. Они не знали подлинного семейного счастья, утратив возможность иметь его ради общего блага, блага России. Да, они