Нефильтрованный. Мое сумасшедшее десятилетие в «Формуле-1» - Гюнтер Штайнер

Я знаю только потому, что прочитал об этом в одной статье. Явление назвали именно так, потому что оно напоминает ныряние дельфинов[34]. Название, конечно, подходящее, но тот, кто его придумал, наверняка перед этим принял что-то на грудь. Дельфинирование? Серьезно?

В обычных обстоятельствах вы, конечно, не станете подходить к руководителю другого коллектива и спрашивать, как там у них дела на тестах или тренировках. Поначалу так никто и не делал. Однако я чувствовал, что что-то не так, и довольно скоро поползли разные слухи. Каждая команда на стартовой решетке должна была спроектировать и собрать совершенно новый автомобиль с учетом принципа граунд-эффекта, и я твердо знал, что мы не могли оказаться единственными, кто столкнулся с дельфинированием. Хотя, учитывая наше везение в последнее время, такую вероятность нельзя было исключать.

«Формула-1» – международный вид спорта, в котором участвуют всего 10 команд, то есть он очень тесный. То, что должно оставаться в тайне, обычно остается, но, когда что-то угрожает всем нам, мы понимаем, что разделенная боль – это половина боли. После разговора с руководителями других команд по окончании шейкдауна выяснилось, что мы не были единственным коллективом с прыгающей машиной. Слухи оказались правдивы: все 10 команд в той или иной степени страдали от дельфинирования. Сразу стало легче смириться с этим, однако в то же время проблему нужно было быстро решать.

– Если это худшее, с чем нам придется столкнуться по ходу сезона, – сказал я Герти, позвонив ей после шейкдауна, – я буду самым счастливым человеком.

Ага, как же.

Рвануло

Поскольку тесты начинались через два дня после шейкдауна, у команды оставалось не так много времени для работы над дельфинированием. Я, конечно, не ожидал найти решение проблемы за короткий срок, но мы были уверены, что сможем сделать ее менее серьезной. Это фактически являлось единственной причиной для волнения перед тестами, в целом же я чувствовал себя уверенно и совершенно расслабленно.

Когда я прибыл на автодром во вторник, а именно за сутки до первого дня тестов, у моторхоума меня встретил Стюарт Моррисон. Обычно наш директор отдела коммуникаций – один из самых спокойных и невозмутимых людей, которых я знаю, однако в тот день он не находил себе места.

– Можно с тобой поговорить, Гюнтер? – сказал он. – Это срочно.

– Что, черт возьми, произошло на этот раз? – спросил я. – Ладно, пойдем ко мне в офис.

Пока Стюарт заходил в моторхоум, я начал перебирать в голове разные варианты случившегося, однако не смог остановиться на чем-то одном, что было вполне естественно.

– Ты слышал новости о России? – произнес он, как только дверь за нами закрылась.

– Нет, а что?

– По всей видимости, страна на пороге вооруженного конфликта с Украиной.

– Что? Ты же сейчас шутишь, да?

С того момента, как я прибыл на трассу, на моем телефоне стоял беззвучный режим, но стоило мне включить звук, как смартфон начал разрываться от звонков. Помимо них мне прислали около 20 сообщений и электронных писем. «Дело крайне серьезное, Стюарт», – сказал я ему. Я провел остаток дня, избегая представителей прессы и мыслей о том, что делать дальше. У нашей команды был не только российский спонсор и российский пилот, но и машина в цветах российского триколора. Пока президент страны машет шашкой, взгляд автоспортивного мира будет направлен строго на нас, и рано или поздно нам придется что-то сказать или сделать.

Позже в тот же день я встретил Никиту. Все старались вести себя рядом с ним как обычно, насколько это возможно, но слон в комнате – бело-сине-красный слон – становился все заметнее с каждой секундой. Честно говоря, поначалу я даже забеспокоился о парне. Что бы ни происходило в России, это была не его вина, и я не хотел, чтобы он чувствовал себя неуютно и изолированно. В конце концов мы немного поговорили у меня в офисе, и, к счастью, Никита как будто был в порядке. «Все, чего я хочу, это сконцентрироваться на тестах», – сказал он, и меня это устроило.

В ту ночь я долго не мог заснуть и, даже проваливаясь в сон, продолжал просыпаться каждые несколько минут. Перспектива воруженного конфликта, очевидно, ужасна при любых обстоятельствах, но, когда вы ассоциируетесь с одной из сторон этого конфликта, все приобретает совершенно иной смысл.

– Что вы будете делать? – спросила Герти, когда мы созвонились с ней очень ранним утром.

– Все хотят это знать, – ответил я. – Но сейчас я и сам не понимаю.

Первый день тестов выдался довольно хреновым. Утром у машины Никиты произошла утечка охлаждающей жидкости, из-за чего его сессия была сорвана. А после обеда возникли проблемы с днищем у автомобиля Мика, и он также завершил заезды. Я тоже был сильно измотан, и когда не сидел на пит-уолле или слонялся по гаражу, то проводил бо́льшую часть времени за закрытыми дверями в своем офисе. Экран моего телефона загорался ежесекундно, но я по-прежнему не понимал, что делать. Часть меня хотела полностью убрать название титульного спонсора, не говоря уже о цветах флага России. С другой стороны, вдруг все быстро уладится? Что тогда? В любом случае положение было проигрышным.

Из-за ужасной усталости я лег пораньше и, к счастью, смог выспаться. Джин был в городе и жил в том же отеле, что и я, так что мы договорились встретиться за завтраком. На следующее утро, когда мы с ним сидели в кафетерии, тема разговора быстро перешла от тестов к ситуации с Россией и Украиной. «Все хотят знать, что мы собираемся делать, – сказал я Джину. – Но сейчас мы связаны по рукам и ногам».

В тот же момент я увидел краем глаза, как на одном из телевизионных экранов появилась надпись «СРОЧНЫЕ НОВОСТИ», которая сопровождалась словами: «РОССИЯ И УКРАИНА ВСТУПИЛИ В ВООРУЖЕННЫЙ КОНФЛИКТ».

– Ну все, – произнес я. – Началось.

Какой бы шокирующей ни была эта новость, она, по крайней мере, дала мне возможность осуществить то, что я хотел сделать с тех пор, как узнал о намечающемся конфликте: безотлагательно убрать логотип «Уралкалий» и цвета триколора с нашей машины и оформления команды. В свете тянущейся ситуации с WADA это и так воспринималось противоречиво, и, если бы мы не приняли срочных мер, нас распяли бы в прессе. Нам уже звонили другие наши спонсоры, выражая беспокойство по поводу того, что их могут увидеть рядом с российской компанией.

Понятия не имею, было ли это мнением большинства, но я принадлежал к той категории людей, которые, несмотря на все заявления президента