Модильяни - Виталий Яковлевич Виленкин

Эта открытка осталась уже без ответа, как и две предыдущие.

По словам его сестры Маргериты, Амедео «всегда хорошо понимал, что, пытаясь помочь ему материально, семья приносила жертвы; он вернул обратно последний денежный перевод».

И вот наступила его последняя ночь на парижских улицах, ночь, оказавшаяся роковой. О ней мы узнаем из рассказа Ласкано Тэги. Было это в середине января. «…В тот вечер он был шумен и почти опасен. Он плелся за компанией художников, с которыми проводил вечер и которые теперь с удовольствием бы от него отделались: он был им в тягость; они пытались уговорить его идти спать. Он обижался и наотрез отказывался, шумел и упорно шел за ними, в некотором отдалении. Ночь была холодная, бурная, ветреная. Ледяной ветер раздувал его синюю куртку, а пальто он волочил за собой. Встречных он пугал, внезапно направляясь к ним и приближая бледное, худое лицо, как бы вглядываясь. Они от него шарахались. Компания собиралась зайти к художнику Бенито на рю де ля Томб-Иссуар. Модильяни дошел с ними до дверей. Они уже хотели взять его с собой, но он отказался и остался ждать на тротуаре. Шумел. Полицейский, заподозрив скандал, подошел и хотел увести его в жандармерию, но товарищи, в последний момент выйдя из подъезда, уговорили полицейского оставить его в покое и пытались увести его. Но он непременно хотел, чтобы они вместе с ним сели на скамью, в которой ему вдруг привиделась „гавань“, „место причала“. Они наконец оставили его там одного. А он кричал им вслед: „Нет у меня друзей! Нет у меня друзей!“ Они опять попытались увести его, поднять с этой оледенелой скамьи, но тщетно. Они ушли. Он остался. Было это у церкви Монруж»[109].

На другой день он почувствовал себя совсем плохо и вскоре слег. Ортис де Сарате, который жил в том же доме, с трудом достучавшись, застал его в постели. Жанна примостилась тут же, рядом с ним. В комнате было ужасно холодно; на полу по углам валялись жестянки из-под сардин и пустые бутылки. На мольберте просыхала последняя работа Амедео — портрет композитора Марио Варвольи. Он жаловался на сильные боли в области почек. Де Сарате вместе с Кислингом бросился за врачом, который сразу поставил диагноз: нефрит, и с тех пор стал посещать больного ежедневно. Потом де Сарате и Кислинг призвали еще и других врачей. Положение резко ухудшалось, и 22 января Модильяни был перевезен в «Шаритэ» — «больницу для бедных и бездомных» на улице Шакоб.

Когда его перевозили, он был уже без сознания. В больничной палате он, говорят, очнулся и очень испугался, увидев вокруг себя много больных. Затем опять начался бред, горячечный, торопливый, непонятный, вдруг как будто стихами. Совершенно явственно он повторял только два слова по-итальянски: «Cara Italia… Cara, cara Italia…»[110].

24 января в 8 час. 50 мин. вечера он скончался.

О Жанне в это время заботились Зборовские. Ночь с 24-го на 25-е, чтобы не оставаться одной у себя, она провела в маленьком отеле на улице Сены вместе с Полеттой Журден, приятельницей Зборовских, которую Амедео не раз писал. Наутро, по ее словам, под подушкой у Жанны горничная обнаружила стилет.

В больницу она пошла в сопровождении отца, не проронившего ни единого слова, и супругов Фюмэ, своих друзей. Там их встретил Кислинг. К телу Амедео она подошла одна и долго, долго смотрела на него. Потом, не отрывая от него взгляда, не поворачиваясь, отошла к двери, которую друзья поспешили перед ней открыть.

Из больницы заехали к Зборовским. Но отец настаивал, чтобы она вернулась с ним домой, на улицу Амьо. По словам Полетты Журден, Жанна взяла ее за руку и тихо сказала: «Не покидай меня». Но все-таки послушалась отца. Дома она не плакала, но все время молчала. Наступила ночь, и все разошлись по своим комнатам. На рассвете, в 4 часа утра, она выбросилась из окна с шестого этажа и разбилась насмерть. Как всегда в таких случаях, поражает неотвратимость катастрофы, о приближении которой близкие люди могли бы догадываться. Брат Жанны, который очень ее любил, несколько раз в эту ночь заходил к ней в спальню и каждый раз заставал ее у окна…

Под утро Андре задремал; его разбудил стук открывшегося окна в соседней комнате; он бросился туда, но было уже поздно. В ужасе, что мать не переживет вида изуродованного тела Жанны, которое принес к дверям квартиры рабочий, случайно оказавшийся в это время во дворе их дома, он попросил его увезти тело на улицу Гранд-Шомьер, а матери пока сказал, что Жанна только сильно расшиблась. Тот так и сделал, достав для этого какую-то тележку. Эти подробности приводит в конце своей книги Жанна Модильяни — со слов подруг матери Жермены Вильд и Шантали Кенневиль. Андре Эбютерн никогда ничего об этом не рассказывал, упорно избегая каких бы то ни было расспросов со стороны пишущих о Модильяни.

Еще не зная о новой трагедии, Кислинг и Сальмон в этот день, сдерживая слезы, собирали в «Ротонде» деньги «на цветы для Модильяни». А на другой день, 27 января, друзья художника, литераторы и множество жителей Монмартра и Монпарнаса, не имевших никакого отношения к искусству, провожали его на кладбище Пэр-Лашез. На перекрестках за процессией внимательно следили полицейские: траурные объявления появились в левых газетах, в том числе и в «Humanite». Можно было опасаться манифестаций.

На другой день на отдаленном кладбище парижского предместья Баньё отец, мать и брат хоронили Жанну. По их желанию, похороны были назначены на необычно ранний час, в восемь утра, без каких-либо траурных объявлений. Тело выносили из мастерской на улице де ла Гранд-Шомьер, куда оно было доставлено сразу после несчастья. За небольшим грузовым автомобилем, в котором находился гроб, следовали два такси: в первом ехала семья Эбютерн и две подруги Жанны — Шанталь Кенневиль (она с ней вместе училась в Школе декоративных искусств и в Академии Коларосси) и скульптор Хана Орлова, во втором, на некотором расстоянии, — друзья Амедео: Зборовские, Кислинг и Сальмон. За ограду кладбища их не впустили.

Хана Орлова вспоминает, что на смертном одре тело Жанны казалось невероятно маленьким, детским. Сделанная ею с Жанны деревянная статуэтка, к сожалению, пропала во время войны. Уцелела лишь фотография, на которой эта статуэтка напоминает маленькую готическую мадонну.

Под одной могильной плитой Амедео и Жанну соединили только через год, по настоянию семьи Модильяни.

Брат Амедео, Эммануэле, не успел приехать на похороны из