При свете зарниц (сборник) - Аяз Мирсаидович Гилязов

колхозное поле. Но во всякой работе она была последней. И ей стали делать замечания, а однажды на большом куске фанеры нарисовали такую карикатуру: Маулиха-апа сидит верхом на черепахе. Тогда она вовсе перестала ходить на работу, бушевала, грозилась подать жалобу, сжечь позорную фанеру, и даже на собраниях перестала появляться. Но уж это, кажется, было выше её сил, и вскоре она опять стучала крепкими кулачками по трибуне:

– Наша дорогая советская власть открыла дорогу угнетённым женщинам Востока в светлую-пресветлую жизнь, дала свабуду, подняла нашу цену! Давайте пользоваться данной нам свабудой, не будем мириться с гнётом мужчин! Мы, мусульманские женщины…

Из задних рядов кричали:

– Ты хорошо пользуешься свободой!..

Но Маулиха-апа не слышала ничего, кроме своего голоса. И ничего не видела, даже покорного мужа Биктимера, который, сидя на корточках у самой двери, всё время дымил табаком…

Но уж давненько Маулиха-апа не оказывалась в центре внимания людей, давненько не слышала она ни слова похвального, ни сочувствия, ведь даже тогда, когда провожала на фронт мужа, слишком мало гостей переступило щербатый порог этого лихого дома. А тут вдруг превозносят до небес!..

Сколько бы плакала счастливая Маулиха-апа – неизвестно, да тут с грохотом подкатил тарантас. Разгорячённого, запотевшего жеребца едва удерживала вожжами Зулейха-апа, директор нашей школы, женщина здоровая, с толстыми, как у борца, руками. Рядом с ней в тарантасе сидела, нахохлившись, Арзу, единственная внучка нашего соседа Хабибрахмана. Зелёное платье Арзу было изрядно залеплено грязью.

Маулиха-апа почувствовала, видимо, что самое время остановиться, и, утирая лицо и показывая на Кариму, громко пропела:

– Она, вот она, моя милая доченька Карима! Не будь её, одна я не управилась бы со скотом. Она умница у меня!..

Кто-то крикнул:

– Раз твоя Карима так хорошо пасёт, пусть уж до снега и будет у нас пастухом. Всем аулом помолились бы за неё…

Чулак схватил жеребца за уздечку.

– Что за собрание? – спросила Зулейха-апа, слезая с тарантаса.

– Так, – оскалил зубы Чулак. – От нечего делать судачим.

Все громко и уважительно здоровались с директором школы.

– Вот тут уговариваем Кариму попасти скотину!

– Ведь некому, совсем некому стало пасти!

– До осени без коров останемся! Волки кругом, того и гляди…

– И грамоты у Каримы хватает, – добавил кто-то ехидно.

И тут же кто-то среди женщин хихикнул. Другие на неё зашикали. Маулиха-апа побелела, так и впилась взглядом туда, но, видно, не нашла подходящего слова для ответа. Но меня этот базар уже не интересовал. Я смотрел на Арзу. Она щепочкой счищала грязь со старомодных ботинок с длинными голенищами. Раньше эти ботинки она надевала разве только тогда, когда драмкружок показывал новую постановку. Арзу обычно исполняла роль дочери богача…

Тем временем Чулак отвёл жеребца на место, а люди начали расходиться, ведь надо было доить коров. Остались только самые любопытные, ожидавшие каких-нибудь новых хабаров, которые привезла Зулейха-апа. Я подошёл к Арзу. Она подняла глаза, улыбнулась и ничего не сказала.

– На председательском рысаке раскатываем, значит?…

И опять Арзу ничего не отвечает, да и взгляд у неё какой-то растерянный. Она не ответила и Кариме, которая шёпотом спросила, куда они ездили.

А Зулейху-апа не отпускали.

– Что слышно в районе? Как там на фронтах?

Но что можно ответить на эти вопросы!

Значит, они были в районе. Почему же Арзу ничего не говорит?

– Воюем! – решительно отвечала Зулейха-апа на вопросы. – Воюем!

– Э, мы это знаем! Если бы не воевали, не было бы Ибраю Салмушеву похоронки! Когда немца погонят?

– Всему свой черёд, – уверенно сказала Зулейха-апа. – Будет и победа. А пока я привезла вам новую учительницу, – добавила она.

Маленькие глазки Маулихи так и округлились:

– Где же она?

Мы с Рафгатом тоже насторожились. Вот уже третий месяц, как наш Имянлебаш только и знает, что провожает людей, а тут вдруг кто-то приезжает!

Зулейха-апа одной рукой обняла Арзу за плечи и сказала:

– Вот она, наша новая учительница.

Маулиха-апа так и фыркнула:

– Кого же она будет учить? Ликбеза вроде уже нет.

– Вот этих джигитов она будет учить, – Зулейха-апа показала на нас с Рафгатом. Пришла наша очередь остолбенеть. – Она будет учить их немецкому языку.

Арзу будет у нас учительницей немецкого языка! Вот это новость! Сама ведь только в прошлом году закончила десятилетку. Неужели вправду она учительница? Разве я могу обращаться к ней на «вы» и называть Арзу-апа? Никогда! В детстве, бывало, таскаю её за косы и заставляю по пять раз говорить: «Абый мой, милый, золотой, красавец мой!» А теперь погляди-ка, какие повороты! Поставит тебя перед классом, да заставит склонять-спрягать их перфекты да плюсгуам-перфекты, никуда не денешься. Это она сможет, валлахи!..

– Вот такие дела, – сказала Зулейха-апа. – И пастуха, оказывается, нашли, и учительницу я привезла. Всё устроилось. Так и надо. Сейчас война, время трудное, каждый должен трудиться ради нашей победы.

– Так, так! – фыркнула вдруг Маулиха-апа. – Значит, моя Карима, моя красавица, которой нет ровни в ауле, будет бегать с мокрым подолом за вашими вонючими баранами да коровами, а Арзу, эта сырая лепёшка, будет в учительках ходить! На-ка, выкуси! Доченька, айда бегом в сельсовет, власть наша, она в обиду простого человека не даст. Её отец – солдат, на фронте каждый день воюет, кровь проливает, не зря ему медаль «За отвагу» дали, а эта сырая лепёшка – чья дочь, а? Вот все скажите, чья она дочь? Дочь попрошайки, пьяницы и шлюхи! И дед у неё с кривыми мозгами, вот что я вам скажу!..

Зулейха-апа обняла Арзу, но та, словно заворожённая, смотрела на кричавшую Маулиху, и её чуть раскосые чёрные глаза наполнялись ужасом, а верхняя губа уже вздрагивала. И люди, будто стыдясь чего-то, стали быстро расходиться.

Карима разом сникла, стала меньше ростом, пряталась за спину матери, но та крепко держала её за руку.

Мне стало до боли жаль Арзу.

Маулиха-апа всё извергала свои бессовестные слова. К тому же она размахивала руками, и в вечернем тусклом свете блестели её серебряные браслеты с чёрной эмалью и широкие золотые кольца на пальцах.

– Это дело вам так не пройдёт! – пригрозила она напоследок и, дёрнув Кариму, ушла с поднятой головой.

Арзу тихонько всхлипывала.

Если бы всё это происходило вчера, я знал бы, что делать и что сказать. Но перед нами плакала наша учительница немецкого языка, а мы были всего-навсего её учениками. Ни она сама, ни мы ещё не привыкли к этому новому положению и не знали, как себя вести. Вдруг Арзу улыбнулась сквозь слёзы:

– Платье моё!.. Стыдно людям показаться! – тихонько сказала она и побежала к своему