Огонь. Она не твоя.... - Весела Костадинова

взгляды устремились к их столику, где Ярослав, пошатнувшийся от удара, всё же устоял, его рука медленно поднялась к лицу, где уже начинал проступать багровый след. Его глаза полыхнули такой яростью, что Альбина почувствовала, как её кровь стынет. Но в этой ярости была не только злость — в ней мелькнула и тень боли.

Виктор, тяжело дыша, стоял напротив, его кулаки всё ещё были сжаты, как будто он готовился ударить снова. Его лицо, искажённое гневом, было красным, а глаза горели такой ненавистью, что казалось, он готов разорвать Ярослава на куски. Но он замер, увидев Альбину, скорчившуюся у стола, её руку, прижатую к боку, и её бледное, призрачное лицо.

— Аля… — хрипло выдавил он, его голос был полон ужаса, как будто он только сейчас осознал, что натворил.

— Альбина, — Воронов осторожно придержал ее за талию, бережно и аккуратно. — Вы в порядке? — голос был холодным и спокойным и от этого женщине стало дурно по-настоящему. Она зажмурилась, стараясь справиться с подступившими слезами.

— Да… спасибо… — услышала свой собственный голос.

— Тогда разрешите вас проводить, — Воронов ни на секунду не потерял самообладания. — Мой водитель увезет куда скажете. Славка, заканчивай балаган, и поедем. Я, видимо, сегодня еду с тобой.

Не говоря ни слова и даже не глядя на Казанцева, Альбина забрала сумочку и вышла, повинуясь приказу Воронова. Шла рядом с ним, не чувствуя ног, и лишь прикосновение горячей руки к руке заставило ее вздрогнуть. Молча, без единого слова Ярослав поймал ее за запястье и надел свой подарок на руку. Застегнул быстро застежку и тут же отпустил руку. Ни на кого не глядя, она нырнула в черное нутро BMW, понимая, что катастрофа уже случилась

31

Голова Альбины раскалывалась, боль стальным обручем сдавливала виски, пульсируя с каждым ударом сердца. Она жмурилась, пытаясь справиться с этим мучительным давлением, потирала слезящиеся от боли глаза, но ни малейшего облегчения не приходило. Её пальцы дрожали, когда она пыталась пригладить волосы, вернуть себе хоть тень привычного достоинства, но даже это казалось невыполнимой задачей. Её кабинет, который она обставляла с такой тщательностью, который был не просто рабочим пространством, а частью её дома, её убежищем, теперь выглядел холодным и равнодушным. Ни аромат свежесваренного кофе, заботливо приготовленного Варей, ни мягкий свет настольной лампы, ни знакомые линии мебели не могли смягчить пустоту, поселившуюся внутри. Всё вокруг казалось чужим, как будто стены отвернулись от неё.

С вечера на душе скребли кошки — не просто скребли, а рыли нору, нет, норищу, раздирая всё внутри когтями вины, страха и усталости. Альбина едва помнила, как вчера добралась до дома. Воспоминания о поездке в машине Воронова, с его молчаливым, равнодушным водителем, были размытыми, как кадры старого фильма. Сам Воронов с ней, естественно, не поехал, сел в машину Ярослава, который, после того как надел на нее свой браслет, больше не удостоил женщину ни единым взглядом, ни единым словом, точно ее больше не было в его поле зрения.

Она не помнила, как поднялась в квартиру, как отпустила няню, как оказалась в спальне. Но одно она помнила ясно: Настя, которая, как и ожидалось, не спала, ждала её, свернувшись калачиком на кровати. И когда Альбина, не переодеваясь, не снимая дорогого костюма от Шанель, рухнула рядом, девочка вдруг повернулась к ней и крепко обняла за шею своими тонкими ручками.

— Ты плачешь? — едва слышно спросила Настя, её голос был таким тихим, что казался дыханием, но он резанул Альбину сильнее любого крика. — Не плачь…

Альбина не ответила, лишь вздохнула, зарываясь лицом в рыжие волосы девочки, пахнущие лавандой. Этот запах, такой простой, такой живой, на мгновение заглушил боль в её груди, но не смог унять бурю внутри.

— Ты почему опять не спишь? — спросила она вместо ответа, её голос был хриплым, усталым, но в нём мелькнула непривычная мягкость.

— Не хочу… — зевнула Настя, её глаза, осоловелые от недосыпа, смотрели на тётку с детской доверчивостью, от которой у Альбины защемило сердце.

— Спи… — повинуясь внезапному порыву, Альбина наклонилась и поцеловала племянницу в лоб, её губы едва коснулись тёплой кожи, но этот жест, такой редкий, такой нехарактерный для неё, был как признание в том, что она не знала, как выразить словами. — Я сейчас приду. Переоденусь, приму душ и лягу к тебе…

— Хорошо… — пробормотала Настя, не споря, повернулась на бок и почти мгновенно заснула, её дыхание стало ровным, как будто присутствие Альбины дало ей чувство безопасности.

В душе Альбина сломалась. Она плакала, кусая губы до крови, чтобы заглушить рвущиеся наружу рыдания, чтобы шум воды, льющейся из душа, утопил её боль. Слёзы текли по её щекам, смешиваясь с горячими струями, и она стояла, прижавшись лбом к холодной плитке, чувствуя, как всё, что она так долго держала в себе, вырывается наружу. Она ненавидела себя за слабость, за срыв Виктора, за слова, брошенные когда-то Насте, за то, что не смогла защитить ни себя, ни тех, кто от неё зависел. Но больше всего она ненавидела Ярослава — за его игры, за его власть, за то, как он, словно паук, опутывал её своей сетью.

Выйдя из душа, всё ещё дрожа, она набрала номер Димы. Её пальцы, мокрые и холодные, едва справлялись с сенсорным экраном, но она не могла ждать. Ей нужно было знать, что он нашёл, нужно было хоть что-то, за что можно было бы зацепиться.

Настроение у Дмитрия было не лучше, чем у неё. Его голос, обычно спокойный или с лёгкой иронией, теперь был тяжёлым. Она знала, что он не станет делиться подробностями, пока не соберёт все факты, поэтому не торопила и не пытала. Просто рассказала то, что произошло у них.

— Дебил, бля… — выругался Дмитрий, и было неясно, к кому относилась его злость — к Виктору, к Ярославу или к самому себе. — Аля… Прости… Я втянул тебя в это… В это феерическое дерьмо…

— Что ты нашёл? — её голос был хриплым и надломленным. Она сидела на краю ванны, завернувшись в полотенце, её волосы, мокрые, липли к шее, но она не замечала этого. Ее взгляд был пустым и тяжелым.

— Аль… — Дмитрий замялся, и в его голосе чувствовалось, как трудно ему даются слова. Он точно и сам едва застовлял себя говорить. — У меня не все факты собраны…

— Дим, пожалуйста, не томи… — перебила она, её голос дрогнул, выдавая отчаяние. — Я проигрываю по всем фронтам… Я должна понимать…

Повисла пауза, тяжёлая, как свинец. Она