Огонь. Она не твоя.... - Весела Костадинова

— После развода Эльвира жила замкнуто. Купила квартиру, но при этом цена квартиры меньше, чем дал им Ярослав, поэтому денег хватило еще на два года после родов. С друзьями больше не общалась…. Что не удивительно, учитывая легкость, с которой они ее тебе сдавали. Учебу бросила. Потом вышла на работу в ближайший магазин. Смены не пропускала, но ни с кем из коллег не общалась. Приходила — уходила.

— Ну с кем-то же она общалась…

— Да… — чувствовалось, что на том конце провода Дима нервничает. — Общалась. Очень странные люди. Женщины. Не подруги — приятели. И переписка с ними…. Не приятная, Альбина. Мат, претензии, обсуждались часто… мужчины, скажем так.

Альбина тяжело вздохнула.

— Они были, Аль… но ничего серьезного. Ничего…. Постоянного. Так продолжалось 3 года. Но три года назад она начала звонить Артуру, а после, я уже говорил- Ярославу.

— Это ты мне уже рассказал раньше… что ей было надо?

— Он привозил им деньги. Не один раз и не два. Регулярно и наличностью…. Сначала она звонила — он приезжал, потом он сам стал звонить. И после каждого звонка — или она к нему ездила, или он к ней.

Альбина молчала, чувствуя как стучит в висках.

— Чеки? Переводы?

— Всё чисто… — горько усмехнулся Дмитрий, и в его смехе была такая усталость, такая боль, что Альбине стало ещё хуже. — Узнал от… соседей, Аль. Ты не поверишь, что можно узнать, угостив бабок у подъезда чаем и конфетами… После каждого его визита — я проверил даты — она покупала новые вещи себе и Настене…. И… подруги у нее бывали чаще…. Чем до визитов…

— Бля… это ведь… Дим… это не доказательства… Это бред… вообще… — её голос сорвался, она закрыла глаза, пытаясь собрать мысли, но они рассыпались, как песок. Слова Дмитрия звучали как приговор, но без твёрдой почвы под ногами она не могла ни принять их, ни отвергнуть.

— Я про это и говорю, — согласился он, его голос стал тише, но в нём чувствовалась та же беспомощность, что раздирала её. — У меня нет, Аль, доказательств! Только слова! И даты… — он сделал паузу, и она услышала, как он тяжело выдохнул. — Ты знала, что у Ярослава две почты?

Альбина нахмурилась, её сердце пропустило удар.

— Шутишь? Откуда? — спросила она, её голос дрожал, но в нём мелькнула искра любопытства, как будто эта деталь могла стать ключом к разгадке.

— Одна рабочая… Её я почти взломал, — ответил Дмитрий, и в его тоне появилась тень профессиональной гордости, тут же смытая усталостью. — Вторая личная. Но там защита, Аль, как в Кремле и на Охотном ряду вместе взятых. Я пока не пробился.

Альбина тихо застонала, прислонившись лбом к холодной плитке стены. Она мысленно прикинула, какой срок они уже наскребли своими действиями — взлом почты, слежка, сбор информации. Это была не просто игра с огнём, это было танцем на минном поле. Но отступать было некуда.

— А самое поганое… — Дмитрий прервал тяжёлое молчание, его голос стал ещё мрачнее, как будто он сам боялся того, что собирался сказать. — Я поднял медицинскую карту Насти, Аль…

— И? — Альбина резко подняла голову, её голос был резким, почти паническим. Она почувствовала, как её сердце сжалось, как будто предчувствуя удар.

— Наша кроха три раза попадала в больницу… — слова Дмитрия падали медленно, как камни в пропасть. — С травмами… И все три раза это совпадало с визитами Ярослава…

У Альбины потемнело в глазах. Она почувствовала, как пол уходит из-под ног, как воздух в лёгких становится густым, почти невыносимым. Она не могла поверить тому, что услышала. Это не укладывалось в голове, не помещалось в её картину мира. Ярослав был жестоким, циничным, подлым — она знала это, она видела это, она чувствовала это на собственной шкуре. Но садистом? Человеком, способным поднять руку на ребёнка? На Настю? Это было за гранью её понимания.

— Дима… Я не могу… — её голос сорвался.

— Я тоже… — угрюмо отозвался он, и в его голосе чувствовалась та же боль, та же беспомощность. — Аль… доказательства только косвенные… Ничего реального… Только даты, слова соседей, медицинские записи… официально — она падала… то со стула, то с лестницы…

— Но она его боится до смерти… — перебила Альбина, её голос дрожал. Кошмар, который до этого был лишь смутным предчувствием, теперь обретал чёткие, ужасающие очертания. Она вспомнила глаза Насти, полные паники, дрожь при упоминании Ярослава, её страх выйти из комнаты ночью. Всё складывалось в картину, от которой тошнило. — Дим… это какая-то херня… Соседи хоть что-то слышали? Крики? Стоны? Может потом что-то… по Насте?

— Ничего. Но, Аль, ты в курсе, что в квартире Эльвира сделала дополнительную звукоизоляцию?

— Пиздец…. — вырвалось у женщины.

— Соседи говоря, что Настя… она всегда была очень застенчива…. И тиха…. Головы не поднимала при встречах. Только когда Анна была с ней, она улыбалась. Анна последний год почти постоянно приезжала к Эльвире и Насте. И Аль…. Они ссорились. Сильно ссорились. Эльвира мать за две недели до ограбления из квартиры ночью выгнала с матом и криками.

— Анна… — проскрипела зубами Альбина. — Напиздела как всегда, Эличку выгораживая. Охуенная мать! — она машинально разломала в руках свою зубную щетку и с раздражением выбросила остатки в мусорку.

— Я знаю, — ответил он, его голос был тяжёлым, как будто он сам не хотел верить в то, что нашёл. — Но, Аль, это всё, что у меня есть. Пока. Я работаю….

Он замолчал, и она услышала, как он стучит по клавиатуре.

— Что будешь делать ты? — спросил через пару минут тишины, которая была необходима им обоим.

— Пойду до конца… — едва слышно отозвалась Альбина. — Если придется — на крайние меры….

И она знала, что так и будет.

Глядя на рисунок малышки, который та оставила у нее в кабинете — большой подсолнух, залитый ярким солнцем, прислушиваясь к шуму летнего дождя за окнами офиса.

— Варя, — позвала секретаря. — Казанцев пришел?

— Да, Альбина Григорьевна, — ответила помощница. — Он у себя… — она помолчала. — Тут он…. Он принес…. заявление…

Альбина тяжело закрыла рукой воспаленные глаза.

— Вызови его ко мне и занеси, что принес.

32

Он переступил порог кабинета, и его вид был едва ли лучше её собственного. Как всегда, безупречный костюм — тёмно-синий, идеально сидящий, с острыми стрелками на брюках — источал сдержанную элегантность. Терпкий аромат его парфюма смешался с едва уловимым запахом свежесваренного