Огонь. Она не твоя.... - Весела Костадинова

К полудню пришёл второй удар: счета компании были заблокированы. Альбина узнала об этом, когда Валя, с дрожащими руками, показала ей уведомление из банка. Операции приостановлены, доступ к средствам ограничен — официальная формулировка гласила «в связи с проверкой по подозрению в нарушении налогового законодательства». Альбина стиснула зубы, её пальцы сжали край стола так, что побелели костяшки. Это был не просто аудит — это была атака, рассчитанная на то, чтобы парализовать их бизнес в считанные часы.

Инспекторы работали с пугающей скоростью. Они не просто проверяли — они рыли, как ищейки, вынюхивающие добычу. Коробки заполнялись папками с договорами, счетами, отчётами. Один из инспекторов, молодой парень с колючим взглядом, требовал пароли к бухгалтерским программам.

Валерий, стоя у окна, тихо произнёс, не глядя на неё:

— Они знают, где копать.

— Поздравляю, — с ледяным спокойствием отозвалась Альбина, чувствуя внутри полное, тотальное опустошение. — Губернатор нас сдал…. с потрохами, — она развернулась и ушла в свой кабинет.

Скорость работы налоговой поражала.

Вопросы. Допросы. Повторение запросов снова и снова.

За неделю женщина сбросила пять килограммов.

В пятницу, после очередного изнурительного допроса, Альбина вышла из серого здания налоговой инспекции в центре Екатеринбурга. Холодный осенний ветер ударил в лицо, но она едва это заметила. Её шаги были механическими, пока она не дошла до своей машины — чёрного «Мерседеса», припаркованного у обочины. Внезапно её качнуло, ноги подкосились, и она инстинктивно схватилась за дверную ручку, чтобы не упасть. Ладони вспотели, сердце колотилось так, будто хотело вырваться из груди. Во рту появился тошнотворный привкус ужаса — металлический, горький, как кровь. Она закрыла глаза, заставляя себя дышать глубже, но перед глазами всё ещё стояли лица инспекторов, их вопросы, их взгляды, которые словно просвечивали её насквозь.

Она знала: это не просто проверка. Это был приговор, который ещё не огласили, но уже написали. Счета компании оставались замороженными, партнёры начали отказываться от сотрудничества, а слухи о проблемах разлетелись по городу быстрее, чем она могла их опровергнуть. Миита или сам Воронов запустили этот механизм, и теперь он перемалывал всё на своём пути. Альбина прислонилась лбом к холодному стеклу машины.

Суды за Настю должны начаться со следующей недели. У нее не оставалось времени на маневры.

Против Воронова не попрет ни один начальник налоговой ни в одном регионе страны. И ни один прокурор, если только его не зовут Игорь Краснов*.

Она знала, ее юристы будут биться до последнего. Ее бухгалтерские документы подчищены максимально, но сейчас не стояла задача проверки. Сейчас стояла задача разрушить ее бизнес до основания. Ярославу надоели игры, он показал, кто в доме хозяин.

Разве не поняла она этого ещё тогда, в ресторане, две недели назад? В тот вечер, когда Ярослав, с его ледяной улыбкой и ядовитыми словами, разыграл свою карту, спровоцировав Виктора, выставив её саму уязвимой перед Вороновым. Тогда она почувствовала, как сжимается кольцо, но всё ещё надеялась вывернуться. Теперь надежда таяла, как дым. Счета заморожены, партнёры отворачиваются, сотрудники шепчутся за её спиной. Налоговая роет с такой скоростью, будто им дали приказ закончить всё до конца месяца. И Альбина знала — это не просто приказ. Это был ультиматум.

Она села в машину и завела мотор. Мелкий, отвратительный сентябрьский дождик бил по стеклам, заставлял ежится в ознобе. Сумерки медленно падали на серый город, который только что руками чиновников избил ее по лицу.

Альбина медленно подъехала к дому и поднялась в квартиру, на полном автомате зайдя в ближайший магазин и купив маленькую шоколадку для Насти. Это стало их ритуалом, их традицией — она приходила домой не с пустыми руками. А взамен получала приготовленный чай с травами. Иногда, Настя с Анжеликой готовили печенье или блинчики, или так полюбившиеся Альбине пирожки с картофелем.

Даже с учетом того, что последнюю неделю она почти ничего не ела, а спала по три-четыре часа в сутки. И когда сейчас Настя обняла ее, радуясь такой мелочи, как шоколад с орехами, крепко обняла племянницу в ответ.

— Альбина Григорьевна, — тихо спросила Анжелика, натягивая куртку, — может мне сегодня остаться у вас?

— Нет…. — Альбина мягко сняла пальто и подхватила Настю на руки, едва справляясь с головокружением. — Не надо…. Иди домой, становится темно. Такси себе вызови — я оплачу.

Чуткая девушка больше не сказала ни слова, только поцеловала Настю в щеку и вышла.

— Я чай приготовила… — осторожно касаясь лицо женщины маленькими ладошками сказала Настя.

— Бабушка звонила? — только и спросила Альбина, чувствуя, как приятны эти нежные, такие искренние прикосновения.

— Угу… — пробормотала девочка. — Говорили с ней час… Тетя, она…. Она скучает по мне….

— Знаю, кроха… — вздохнула женщина, проходя на кухню и садясь в кресло. — Скоро…. Будете вместе… — горло перехватило от этих слов. От боли и тоски. От невыносимого осознания собственных ошибок, которые привели к такому результату. От чувств, которые она не должна была питать. От страха, который не испытывала уже давно.

— А ты? — Настя, не дождавшись ответа, снова прильнула к ней, крепко, с отчаянной силой обвив её руками за шею. — Ты с нами будешь?

Альбина сглотнула ком, медленно, болезненно. Ответ был где-то внутри, но его невозможно было произнести, не разрушив что-то окончательно.

— Возможно… когда-нибудь, кроха… может быть…

— Я не хочу так! — вскрикнула девочка, неожиданно резко, с такой яростью, что Альбина вздрогнула. Голос Насти впервые — за всё время их знакомства — сорвался на крик. Детский, высокий, чуть дрожащий от внутреннего надрыва, он звучал не столько сердито, сколько безмерно испуганно. — Я только нашла тебя… Только… Только почувствовала… что ты — это ты… А ты снова… снова меня оставишь… Ты же… ты же моя…

Маленькое лицо исказилось от боли и усилия — она боролась с собой, пытаясь вытолкнуть изнутри слово, которое пугало её, потому что было слишком большим, слишком важным.

— Ты ведь… моя…

Альбина пыталась заговорить, но голос предал её, осел где-то в груди, сдавленный, надломленный.

— Настя… — хрипло прошептала она, — я не…

— Ты — моя! — выкрикнула девочка, стиснув кулачки, и в её голосе прозвучала такая непоколебимая уверенность, что Альбина едва не задохнулась. — Я знаю это! Ты — моя…

Альбина зажмурилась, как будто хотела спрятаться от собственных слёз, от этой боли, от невозможности всё объяснить. Слёзы обожгли глаза — не от слабости, а от силы чувств, которые невозможно было больше прятать или подавлять.

— Настя… маленькая моя… родная моя… — прошептала она, прижимая к себе девочку так,