Игра в городки - Юрий Николаевич Стоянов

по-человечески? Поживите трое суток как животные!» – этот брезгливый ультиматум, казалось, витал над нами. Но, как сказал Ион Друце, «человек привыкает ко всему, и это самая страшная правда, сказанная о нем». И на капотах автомобилей появлялись шахматы и картишки, образовывались и другие клубы по интересам. Люди пытались шутить и петь матерные частушки, чтобы не сойти с ума. С веселым и отчаянным вызовом они посылали проклятия на голову Горбачёва, который для них на эти трое суток персонифицировал все зло!

Жители окрестных сел предлагали втридорога воду, лимонад, вареную картошку, сало и жареных кур. Так что с голоду никто не умер. Бензин меняли только на водку…

Через двое суток мы, небритые и немытые, увидали вдали пропускной пункт. Он замаячил перед нами, как статуя Свободы перед выползшими из трюма на палубу корабля переселенцами из Старого Света. За пятьдесят метров от пограничного шлагбаума моя «восьмерка» умерла. После бесконечной дерготни и издевательств над зажиганием она на прощание отозвалась на поворот ключа жалким скрежетом под капотом и испустила дух. А сзади уже вовсю сигналили и орали водители – и особенно их жены.

– Алик! Стартер накрылся! – поставил я диагноз.

– Буду толкать! – сказал Олег. – Иначе они опрокинут машину.

И он решительно выскочил, взялся руками за багажник и начал раскачивать «восьмерку». Он был тогда раза в два худее меня – как говорится, «в чем душа держится». А дорога шла вверх под углом градусов в пятнадцать!!! Чтобы ему помочь, я вышел из машины и, держась одной рукой за руль, тоже стал ее толкать.

– Сядь в кабину! – заорал Олег. – Когда поедет, включишь зажигание и передачу!

Лицо его было багровым, а на руках вылезло какое-то подобие мышц, которых сроду не было. Он был страшным. Я никогда его таким не видел и не посмел ослушаться. Никто из очереди не помог ему.

Только одна бабка перекрестилась. Остальные, притихши, наблюдали, чем же закончится эта неравная схватка еврея с «жигулями». Олег с выпученными глазами, истекающий потом, заорал остатками голоса: «А-а-а-а!!!» – и из последних сил налег на багажник. И здесь, на окраине украинского села, превратившегося в поле битвы Олега Приворотера с бездушным железом за право въехать в страну, из которой его соплеменники обычно бежали, – историческая справедливость взяла реванш! На коротком спуске машина поддалась и медленно покатилась! Я включил передачу и сбросил сцепление, зажигание сработало, и мотор громко взвыл, а из выхлопной трубы Олега обдало облаком черно-синего дыма. Я ехал, а он на последнем издыхании ковылял сзади и махал мне, мол: «Не останавливайся! Только не останавливайся!» Я затормозил у шлагбаума и только тут заметил, что все это время, пока Олег толкал в гору эти тысячу триста килограммов, машина была на ручном тормозе!!! Прости, друг, ты узнаешь об этом, только когда прочтешь мой рассказ!

Пожилой толстый пограничник сказал нам:

– Заглушите двигатель!

– Нельзя, она больше не заведется! – взмолились мы.

– Заглушите двигатель! – Он был непреклонен.

Олег сказал мне:

– Глуши. Заведем с наката.

Я повернул ключ в замке, и машина затихла.

– Документы! – потребовал прапорщик.

– Пожалуйста.

– Страховку!

– Пожалуйста.

– Да не эту!

– А какую?

– На временный ввоз машины в Польшу. Ее надо было вон в той будке оформить.

– Так мы сейчас и оформим.

– Не, так не положено! Сейчас вы встанете в конец очереди и тогда уже оформите!

– В какой конец?!

– В самый! – И прапорщик показал куда-то за горизонт.

Я понял, что это крах! Еще трое суток я не выдержу, а в Олеге после его сизифова подвига, по моим прикидкам, жизни оставалось максимум на полдня. Я беспомощно посмотрел на небо, и, наверное, оттуда на меня что-то снизошло. Я закатил глаза, пустил слюну, упал на прапорщика (чтобы не сразу – на землю) и, медленно цепляясь за погоны и портупею, сполз к его ногам. А там уже «включил» падучую, как будто меня било высоковольтным током. Пока меня колбасило, я услышал, как люди начали кричать:

– Фашисты! Довели человека до эпилепсии!

Кто-то поднес к моему носу нашатырь, я вдохнул, и у меня чуть не взорвался от этого мозг, а какая-то женщина засунула мне в рот между зубов грязный карандаш.

– Чтобы язык не прикусил, – объяснила она окружающим.

Я стал сбавлять обороты, уменьшил частоту конвульсий и смотрел на мир испуганными, извиняющимися глазами.

– Так. Слышишь, ты, – окликнул пограничник Олега, который стоял охреневший в стороне и не понимал, что происходит, – забирай своего припадочного, оформляйте страховку. И чтобы я вас тут больше не видел. Никогда!..

С горки машина завелась легко. Когда мы уже ехали по нейтральной полосе, Олег спросил:

– Юрик! Что это было?! Ты мне никогда не говорил, что у тебя эпилепсия! Это у тебя после первого развода?э

– Нет. После второй свадьбы! – ответил я и заржал.

– Ты чего, прикидывался?! Да?.. Ты козел! Ты понимаешь, что ты козел?! Я же поверил, гад! Я чуть концы не отдал от страха!

– Концы ты чуть не отдал раньше – когда машину толкал.

Олег успокоился и уже с восторгом резюмировал:

– Ну ты артист! Реальный, блин, Смоктуновский!

Когда мы подъезжали к Медыке – польскому пограничному переходу – Олег сказал:

– А вот сейчас ты увидишь, как работают польские пограничники и таможенники! Не то что это быдло! Как говорится, почувствуйте разницу, господа!

ХА-ХА-ХА!..

Мы приготовили документы.

– Ну, Олежек, теперь вся надежда на твой польский! – сказал я.

– Попрошу не волноваться! – ответил он.

Польские пограничники были формально вежливыми и документы проверяли в одноразовых перчатках. Я бы их понял, если бы для общения с людьми, которые трое суток ждали этой встречи, не мывшись, они бы надели даже костюмы химзащиты!

Подъехали к таможне. Навстречу нам вышел молодой красивый офицер в черных очках и в безупречно сидящей на нем форме. Вылитый Збигнев Цибульский… Позже Олег перевел мне содержание их разговора!

Офицер:

– Добро пожаловать, панове!

Олег:

– Доброго дня, господин… Извините, до сих пор не выучил знаки различия польской таможни!

Офицер:

– Старший таможенный аспирант!.. Товара много везете?

Олег:

– Ровно столько, сколько нужно для подарков нашим друзьям – представителям польской творческой интеллигенции.

«Цибульский» заглянул в предусмотрительно открытый багажник и спросил:

– И что, представители нашей творческой интеллигенции выпьют восемь бутылок русской водки?

– Нет. Они выпьют семь, – ответил Олег и протянул одну бутылку офицеру. Тот спрятал ее в брезентовую сумку, висевшую на ремне, потом что-то прошипел в рацию, и через минуту к нам подошли еще три таможенника.

– Эти ребята… – представил коллег офицер, – играют в народном театре нашего управления. В свободное от основной работы время