Глина и кости. Судебная художница о черепах, убийствах и работе в ФБР - Элизабет Бэйли

Мы не могли отказать ей в этой просьбе.

Когда мы с Лорен получили сразу по куче сообщений от Джеффа в январе 2018-го, то решили, что они касаются мамы. Но речь шла о Кене. Он попал в скорую помощь с тяжелой травмой головы: упал на цементный пол, когда шел в церковь с друзьями. Мы виделись с ним пару месяцев назад, но Кен нас не узнал. Врачи говорили, что ничего не обещают: надо ждать.

Через несколько недель он пошел на поправку. Джефф ежедневно навещал его; Кен помнил брата и реагировал на внешние стимулы. Врачи-неврологи и медсестры сотворили настоящее чудо. Кену еще требовалось несколько недель реабилитации и речевой терапии в специальном заведении для инвалидов, но он должен был поправиться.

Джефф находился в госпитале, когда Кена выписывали в пятницу вечером; как любой заботливый старший брат, он обнял его, сделал несколько оптимистических заявлений и сфотографировал Кена с широкой улыбкой на лице, когда того погружали на инвалидном кресле в специальную машину. Джефф собирался вернуться и проведать его на следующее утро; мы с Лорен планировали поехать в Дувр на следующий день.

Но утром в субботу Джефф позвонил. В инвалидном доме Кен упал и теперь опять находился в отделении скорой помощи.

– Но как?! Как он мог упасть? – воскликнула я.

Единственное, что Джефф ответил:

– Я не знаю. Мне просто позвонили. Я еду туда прямо сейчас.

На этот раз все было по-другому. Кен лежал в коме, подключенный к аппарату ИВЛ, и врачи пытались объяснить нам разницу между смертью мозга и вегетативным состоянием. Я разницы не видела – как, похоже, и остальные. Все, что мы знали, – наш брат не может дышать самостоятельно, он подключен к машине и его кормят через трубку.

Когда мы наконец выяснили, что произошло в доме инвалидов, то были страшно расстроены, разочарованы и разгневаны. В выписке невролог все четко расписал: пациента нельзя оставлять без присмотра. У него должна быть тревожная кнопка на кровати на случай, если он попытается встать. Если Кен пожалуется на головную боль – немедленно назад в больницу. Если у него из швов пойдет кровь – немедленно назад в больницу. Если из уха потечет жидкость – немедленно назад в больницу. Это было сказано однозначно.

Однако, когда у Кена заболела голова, медсестра дала ему аспирин и ушла. Когда она увидела свежую кровь у него на повязке и жидкость, вытекающую из уха, она вытерла их и бросила вату в мусорную корзину. А когда Кен поднялся посреди ночи, сбитый с толку и растерянный, то упал и ударился головой о кислородный баллон. Никто не примчался ему на помощь, потому что на кровати не было тревожной кнопки. Он лежал там, бездыханный, неизвестно сколько – никто в отделении не мог сказать точно, и все путались в показаниях, лишь бы скрыть правду.

Наконец уборщица, протиравшая пол в коридоре, заметила Кена на полу и позвала медсестру. Та затребовала тележку с кислородом, но ее не могли найти. Медсестра прикатила тележку с другого этажа, но кислорода Кен так и не получил, потому что баллон не был заправлен. И только потом кто-то вызвал скорую помощь: кислород стал поступать в легкие Кена лишь с приездом парамедиков.

Пока Кен лежал в больнице, мама часто спрашивала, почему он не приезжает ее навестить. Теперь ее перевели в хоспис. Мы боялись говорить ей правду – что Кен сейчас между жизнью и смертью и мы не знаем, выкарабкается ли он. Она не могла поехать к нему, так что нам приходилось придумывать разные предлоги: у него простуда, он не успел на автобус, ему назначили прием у врача. В конце концов нам пришлось все ей рассказать: Кен в госпитале. Однако серьезность ситуации мы постарались преуменьшить.

Ужасно было думать о том, кто из них умрет первым. Мама уже похоронила одного ребенка – нашего брата Стива, – и мы хотели уберечь ее от мыслей о том, что она может потерять и Кена тоже. Мы цеплялись за малейшую надежду, что нам не придется принимать худшее решение на свете – поддерживать в нем жизнь или дать ему уйти. Он ведь может поправиться, правда? Но в глубине души мы все понимали. Джефф, я и Лорен сошлись на том, что лучше будет отпустить его с миром. Так будет правильно.

Через два месяца после смерти Кена наша мама умерла во сне. Мы не смогли скрыть от нее печальную новость. Однажды, когда мы ее навещали, она сама вдруг сказала:

– Он ведь умер, да?

– Да, мам. Нам очень жаль. Его больше нет.

Она кивнула и ответила:

– Спасибо, что не говорили мне раньше.

Когда я вернулась на работу, все было по-другому. Я по-прежнему любила свое дело и по-прежнему хотела лепить. Но я сбавила темп. Я могла подолгу смотреть в окно, на оленей и птиц, и мечтать, как окажусь рядом с ними – а не в комнате, полной черепов. Слишком многое в моем кабинете напоминало о смерти.

15

Идите вы… вместе с лошадью

Когда позвонила моя адвокат, я ожидала, что она назовет дату, на которую назначено слушание у судьи по ОРВ. Вместо этого она сообщила новость.

– Давай-ка я объясню, чтобы ты сразу не расстроилась, – сказала она. – Процесс по ОРВ закончен. ФБР подало петицию о суммарном заключении в их пользу, и, конечно, мы можем ее оспорить. Поэтому, хотя право на слушание у тебя есть, судья решил его не устраивать.

Были еще новости – плохие и хорошие. Решение вынесено двоякое: я обоснованно доказала факт дискриминации и судья постановил, что «Бюро подвергло жалующегося незаконной дискриминации, что само по себе является нарушением Пункта VII, когда Франклин М. Харт – младший заявил жалующемуся, Лизе Бейли, „отзови адвокатов; не надо привлекать ОРВ; это мое решение“».

Однако одновременно судья решал и в пользу ФБР, заключая: «Я выяснил, что жалующийся не подвергался незаконным притеснениям на основании расы или пола либо в отместку за предыдущие обращения в ОРВ».

Что-о? Да как такое возможно?

А вот как: начальник никогда не лжет. Все, что он скажет под присягой, автоматически считается правдой; соответственно, все, что скажет подчиненный, – это ложь. У меня было пять данных под присягой показаний коллег и целые папки прочей документации, доказывающей обратное, но судья явно не озаботился тем, чтобы их изучить.

Адвокат указала мне и на другую потенциальную причину: точно так же, как уголовный,