Немцы после войны. Как Западной Германии удалось преодолеть нацизм - Николай Анатольевич Власов

ФРГ во Франции стал Вильгельм Хаузенштайн — социал-демократический журналист, женатый на еврейке, противник нацистов, которого в 1933 г. уволили с работы и которому потом и вовсе запретили писать и публиковаться. Первым послом в Великобритании был назначен уже упоминавшийся Ганс Шланге-Шёнинген — известный политик времен Веймарской республики, который в период Третьего рейха находился во внутренней эмиграции, играл определенную роль в заговоре 20 июля и чудом избежал расправы.

Стоит еще раз подчеркнуть, что будущее в Федеративной Республике имели только профессиональные элиты Третьего рейха — дипломаты, врачи, офицеры, судьи… Партийно-политическая элита была обречена. Некоторые нацистские бонзы закончили жизнь в нищете, получателями социального пособия. Многие бывшие гауляйтеры работали библиотекарями, продавцами, страховыми агентами. Генрих Лозе, который на протяжении 20 лет был гауляйтером Шлезвиг-Гольштейна, а в 1941–1944 гг. параллельно возглавлял гражданскую администрацию рейхскомиссариата «Остланд» на оккупированных территориях СССР, избежал серьезного наказания за свои преступления. В 1948 г. его приговорили к 10 годам тюрьмы, однако уже три года спустя он вышел на свободу и был отнесен к категории «незначительно виновные». Все его имущество, однако, было конфисковано. Сперва ему удалось добиться выплаты четверти положенной по закону пенсии, но затем и эти выплаты были остановлены. Единственным источником дохода стало небольшое содержание, которое тайно выплачивал ему местный газетный издатель в благодарность за былые услуги. Попытки других бывших гауляйтеров, таких как Фридрих Карл Флориан или Йозеф Гроэ, поучаствовать в западногерманской политике завершились провалом.

Тем не менее преемственность элит воспринималась как вопиющая несправедливость уже современниками описываемых событий. Западные немцы видели, что, несмотря на широко декларируемую денацификацию, многие непосредственные участники преступлений и ярые сторонники павшего режима прекрасно устраиваются в новой республике, сохраняют за собой высокие должности и пресекают разговоры о своем прошлом.

Ганс Хунгерман стал оберштурмбаннфюрером и ведал в нацистской партии вопросами культуры. Он воспевал эту партию в пылких стихах, поэтому у него в 1945 году были неприятности и он потерял место директора школы; но с тех пор его притязания на пенсию давно государством признаны, и он, как бесчисленное множество других нацистов, живет припеваючи и даже не думает работать. Скульптор Курт Бах просидел семь лет в концлагере и вышел оттуда нетрудоспособным калекой. Нынче, через десять лет после поражения нацизма, он все еще добивается маленькой пенсии, подобно другим бесчисленным жертвам нацистского режима. Он надеется, что ему наконец повезет и он будет получать семьдесят марок в месяц; это составляет около одной десятой той суммы, какую получает Хунгерман, а также около одной десятой того, что уже много лет получает от государства руководитель гестапо, организовавший тот самый концлагерь, где искалечили Курта Баха, не говоря уже о гораздо больших пенсиях, которые выплачиваются всякого рода генералам, военным преступникам и именитым партийным чиновникам[134].

Так завершил в середине 1950-х свой роман «Черный обелиск» Эрих Мария Ремарк.

Чтобы показать, что это была далеко не игра фантазии выдающегося писателя, возьмем еще одну биографию. Франц Шлегельбергер успешно строил карьеру в сфере юстиции во времена кайзеровской империи и Веймарской республики. В 1931 г. он стал статс-секретарем в министерстве юстиции. Блистательная карьера продолжилась и в Третьем рейхе: в 1938 г. он вступил в НСДАП, а в 1941–1942 гг. временно занимал пост министра юстиции. За почти десять лет службы нацистам Шлегельбергер успел поучаствовать в целом ряде преступлений. В Нюрнберге его приговорили к пожизненному заключению, однако уже в 1951 г. 75-летнего старика условно освободили по состоянию здоровья, а в 1957 г. завершился и условный срок. С 1951 г. западногерманское государство платило ему щедрую пенсию высокопоставленного чиновника и только восемь лет спустя пересмотрело свое решение, радикально сократив выплаты. Шлегельбергер почти до самой смерти в 1970 г. с переменным успехом судился за свои деньги.

С морально-этической точки зрения такое положение дел выглядело, мягко говоря, весьма сомнительным. Однако попробуем посмотреть на него через призму той цели, которую преследовала западногерманская политическая элита во главе с Аденауэром. К позитивным последствиям выбранного курса, несомненно, нужно отнести успешную интеграцию подавляющего большинства бывших нацистов в западногерманское общество. Они не поддерживали праворадикальные партии, не создавали республике угрозы справа, как это происходило в 1920-е гг. Более того, они работали — нередко честно и профессионально — на процветание страны, тем самым помогая воплотить в жизнь «экономическое чудо». Основная цель оказывалась достигнута.

Но не стоит идеализировать выбранный курс. Его негативные последствия были менее заметны, однако также весомы. В западногерманском обществе распространилось довольно циничное отношение к процедуре денацификации, а попытки разобраться в собственном прошлом встречали дружный отпор. Такое положение дел сохранялось на протяжении десятилетий. Достаточно привести один показательный пример. В 1980 г. в ФРГ проводился конкурс сочинений, посвященный немецкой истории. В нем решила поучаствовать молодая девушка из баварского Пассау — Анна Росмус-Веннингер. В качестве темы она выбрала историю собственного города в годы Третьего рейха. Ее сочинение удостоилось награды на федеральном уровне, однако на родине вызвало бурю негодования. Девушке закрыли доступ в архивы, на нее обрушился град обвинений, угроз (вплоть до угрозы убийством), клеветы, ей сулили судебные иски — слишком много неприглядных деталей прошлого ей удалось вытащить на свет. Оказалось, что вполне респектабельные и влиятельные горожане 40 лет назад активно сотрудничали с режимом. В 1983 г. Росмус выпустила книгу с результатами своего исследования; издательство, готовое ее опубликовать, удалось найти далеко не с первой попытки. В итоге молодая исследовательница предпочла эмигрировать в США.

И это были уже 1980-е, после крушения нацистской империи прошло почти 40 лет! В начале 1950-х дела обстояли еще хуже. Во множестве раздавались голоса, предупреждавшие об опасности «ползучей реставрации» недавнего прошлого. Ойген Когон, бывший узник концлагеря и всемирно известный историк и публицист, в 1954 г. с тревогой писал о победе «сто тридцать первых» над «сорок пятыми» (противниками нацизма, которых оккупационные державы назначали в 1945 г. на ответственные должности). Он цитировал письмо друга из маленького городка, где «банда старых и неисправимых нацистов — конечно, „демократически“ вступивших в ХДС, СвДП и ГП, — терроризирует весь город» и где невозможно «найти адвоката или судью, который не был бы раньше членом НСДАП»[135].

Недовольство зрело даже внутри правящей партии. Одним из самых наглядных примеров был Густав Хайнеманн — один из основателей ХДС, занимавший в первом федеральном правительстве должность министра внутренних дел. В 1950 г. он ушел в отставку: с одной стороны, в знак несогласия с взятым Аденауэром курсом на перевооружение, с другой — в качестве протеста против массового привлечения на государственную службу, включая ответственные должности, бывших партайгеноссе. Противником «сто тридцать первых» был