Пути России от Ельцина до Батыя: история наоборот - Дмитрий Яковлевич Травин

Могла ли бедная страна, не имевшая крупных городов и не участвовавшая в торговле, приносящей серьезные доходы, обойтись при формировании армии без поместной системы и закрепощения крестьян? На первый взгляд, такой пример в Европе начала Нового времени имелся — это Швеция. Однако внимательный анализ так называемой шведской системы индельты говорит нам, что налицо скорее то самое исключение, которое подтверждает правило.

Про шведскую армию Европа заговорила во время Тридцатилетней войны, когда король Густав II Адольф — Лев Севера, как его называли, — высадился в Померанском герцогстве, чтобы поддержать протестантов. Шведы одерживали блистательные победы, хотя их родина как будто не могла похвастать большими ресурсами, которые можно было бы пустить на милитаризацию. Секрет армии Густава II Адольфа состоял в том, что офицерский корпус и кавалерия формировались по наемному принципу (на них денег более-менее хватало), тогда как рядовых пехотинцев набирали из крестьян: одного из десятка. Рекруты проходили специальную военную подготовку, и в результате шведская армия, легко реализовывавшая стратегические задумки своего полководца, оказалась одной из наиболее боеспособных в Европе. Беда этой армии состояла в том, что хорошо подготовленных заранее шведов не хватало для длительного ведения страшной, кровопролитной войны. Погибших и раненых некем было заменять.

Наемные армии той эпохи можно было пополнять иностранцами. Но новых рекрутов из иностранцев набрать по понятным причинам было невозможно. Противники Священной Римской империи совокупными силами вышли из положения следующим образом: Франция профинансировала шведскую армию, а та, получив деньги, стала нанимать вместо павших шведов немецких ландскнехтов. Таким образом, победоносная армия Густава II Адольфа по ходу дела фактически превратилась в наемную, заменив собственные финансовые ресурсы на ресурсы союзника. Но всегда так воевать было невозможно. Следовало найти способ финансового обеспечения большой армии за счет национальных ресурсов. И этот способ нашел Карл XI. Он стал активно наделять крестьян землей за счет дворянства. Крестьяне не только оставались свободными, но еще и превращались в важнейшую опору короля. В отличие от других европейских стран они даже были представлены в шведском парламенте — риксдаге.

Крестьяне стали коллективно содержать солдата, выделенного из их среды. Этот солдат, находясь в резерве, регулярно проходил военную подготовку и в случае необходимости сразу отправлялся на войну. Таким образом, Швеция фактически имела профессиональную наемную армию, но бремя содержания наемников было перенесено с бюджета и городов на широкое крестьянское сообщество. Крестьяне сохраняли свободу и даже принимали участие в управлении государством в той мере, в какой оно осуществлялось с помощью риксдага. Крестьяне шли в армию охотно, поскольку получали нормальное обеспечение. Дисциплина была достаточно высокой, так как подготовленные солдаты знали, куда в случае мобилизации следует явиться, где находятся сборные пункты и как действовать в строю.

И все же эта армия проиграла Северную войну армии Петра I. Огромная Россия смогла мобилизовать больше ресурсов, чем маленькая Швеция. Наверное, Карл XII мог бы долго сопротивляться Петру по сценарию Тридцатилетней войны, то есть если бы богатый союзник щедрым финансированием дополнил бы ту базу, которую создала для шведской армии система индельты. Карл стал бы на чужие деньги нанимать солдат в европейских странах, чтобы вновь и вновь атаковать Россию. Как сильный полководец он, возможно, имел бы шансы на успех. Но фактор значительной внешней поддержки — это случайный фактор. Он зависит от расклада сил. В Тридцатилетнюю войну Франция, несмотря на свою приверженность католицизму, была заинтересована в поддержке протестантов, поскольку главным ее соперником на европейской политической сцене являлась тогда католическая Испания. В Северную войну обстоятельства сложились так, что у Швеции было много противников или просто недоброжелателей (Россия, Польша, Дания, Саксония, Бранденбург), но не имелось союзников. Никто не хотел, чтобы Швеция закрепилась на южном берегу Балтийского моря, где веками были иные хозяева. Можно предположить, что в иной ситуации Франция захотела бы вновь поддержать шведов, однако Людовик XIV сильно увяз в Войне за испанское наследство, и проблемы, возникавшие на противоположном конце Европы, не были для него актуальны. Таким образом, несмотря на, казалось бы, эффективную военную организацию, Швеция оказалась слаба и после ряда поражений стала превращаться в XIX веке в одну из наиболее миролюбивых европейских стран.

Миф восьмой. О русском расколе

Россия — европейская страна, и в нашей истории можно найти много параллелей с историей западных стран. Соблазнительно и русский раскол представить в виде своеобразной отечественной реформации. С одной стороны, Макс Вебер писал о том, как способствовала протестантская этика формированию духа капитализма. С другой — наши старообрядцы дали целый ряд значимых для развития российской промышленности и торговли имен. Сопоставляем одно с другим — и получаем теорию, согласно которой русская реформация, способная породить конструктивную, созидательную ментальность, существовала, но была задавлена господствующей церковью. При таком подходе невольно напрашивается мысль о том, что, победи у нас «древлее благочестие», была бы Россия давно уже процветающей капиталистической страной.

Теория эта соблазнительна, но неверна. Параллели с историей стран Запада можно искать в других эпизодах. Скажем, ереси стригольников и жидовствующих напоминали духовные искания европейского бюргерства, предшествовавшие Реформации. Но формирование раскола — история, связанная больше с вншнеполитической активностью российских верхов, чем с духовными исканиями низов. Раскол возник не потому, что низы в поисках истинной веры отклонились от позиции господствующей церкви, а потому, что сама церковь решила в середине XVII века веровать по-гречески, а не так, как было принято в соответствии с веками складывавшейся на Руси традицией.

Религиозный поворот, который был осуществлен патриархом Никоном, сближал русскую церковь с церквями других православных народов: от греков, находившихся под турецким владычеством, до восточных славян, живших тогда в составе Речи Посполитой. Московское государство, становившееся за прошедшие после Смуты десятилетия все сильнее и сильнее, к середине XVII века начинало претендовать на политическое лидерство в православном мире. Тем более что другого государства, способного выполнять миссию освобождения единоверцев, тогда не существовало. Представители греческой церкви фактически это признавали, не только прося русского царя о финансовой поддержке, но и выражая надежду на осуществление его освободительной миссии.

До освобождения Константинополя от власти «неверных» дело тогда дойти не могло, хотя в качестве дальних стратегических планов поход на Царьград мог рассматриваться. Но постепенное продвижение на запад и юго-запад было делом вполне реальным. Московское государство вело войны с Речью Посполитой и в ходе этого противостояния могло присоединять земли, населенные православным людом. А дальше, в Молдавии и Валахии, находились и другие единоверцы — православные, зависимые от власти султана. Таким образом, у Москвы имелись важные задачи, которые следовало решать с помощью войска… И не только войска.

Освобождение единоверцев предполагало, что вера действительно едина. Но если между греческой и