Калиакрия - Владимир Виленович Шигин

Из воспоминаний переводчика Цебрикова: «12-го ноября. Шел снег или продолжалась метель два дня беспрестанно. Сколько в сии дни померзло людей и пало скота. Где ни посмотришь, везде завернуты в рогожи человеки, везде палый скот… там роют яму… в другом месте лежит нагой мертвец… в том, где побогатее умерший слышен глас: „Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас!“ Там делают гроб, в другом месте просят на погребение и спорят о том, что завтра и его такая же участь постигнет. Вздохи и стенания везде слышимы».

Впрочем, истину в этом вопросе трудно найти даже историкам. Дело в том, что современники противоречат друг другу. Недруг светлейшего генерал Энгельгардт писал: «Взятие Очакова стоило очень дорого; потеря людей была чрезвычайно значительна не убитыми, но от продолжительной кампании; зима изнурила до того, что едва четвертая часть осталась от многочисленной армии, а кавалерия потеряла почти всех лошадей». Племянник же светлейшего генерал Самойлов рассказывает совершенно иное: «Холод был необыкновенный, но войска ничего не терпели, солдаты в траншеях имели шубы, шапки и кеньги, мясную пищу, винную порцию, пунш горячий из рижского бальзама, который пили офицеры и генералы».

Как обычно бывает, истина кроется где-то посредине. Холод, разумеется, был и солдаты, разумеется, мерзли и даже замерзали, но и полушубки тоже были, и вино, бывало, пили, и мясом, бывало, закусывали.

В последних числах ноября из Елисаветграда возвратился раненный в августе в голову генерал-майор Кутузов, рана которого уже почти зажила.

К этому времени, постоянными бомбардировками крепостные верки были уже изрядно повреждены, то там, то здесь зияли бреши, заделать которые у турок уже просто не хватало сил.

Потемкин к этому времени совсем извелся. Он все еще не решался дать приказ на штурм, с другой стороны, давно пора было снимать осаду и уводить войска на зимние квартиры. Уход же от очаковских стен означал не только потерю целого года (так как весной все надо было начинать сызнова), но потерю доверия императрицы, которая только и ждала, что известия о взятии Очакова. Надо было решаться, но решаться было страшно. А вдруг штурм отобьют и кровью еще умоют, что тогда?

При объезде лагеря солдаты слезно просили светлейшего вести их на штурм.

– Ничего скоро всему конец и на зимние квартиры к невестам! – пытался отшучиваться Потемкин.

– Наши невесты на том свет козлов пасут! – мрачно отвечали окоченевшие солдаты. – Ты лучше веди нас на приступ!

Армия стала роптать, чего ранее не было никогда. Это был тревожный симптом.

Начались сильные снежные бури. Сераскир Очакова, потеряв с уходом флота последнюю надежду на деблокаду, решился дать последний бой вне крепости. Перед боем янычары поклялись копытами белой кобылицы (самая крепкая янычарская клятва!), что будут драться как разъяренные львы. 11 ноября турки совершили внезапную вылазку на устроенную на левом крыле брешь-батарею. В эту ночь генерал-майор Максимович по неосмотрительности не выставил пикетов. Увы, именно он и стал первой жертвой разъяренных турок. Раненного пулей генерала, потом дорубили ятаганами. Там же погибли три штаб- и обер-офицера и полтора десятка солдат. Подоспевший резерв, однако, сдержал натиск турок. Затем гренадеры, перейдя в штыки, вытеснил янычар с батареи, загнав их снова в крепость. На поле боя остались лежать семь десятков оттоманов, среди которых были найдены и два аги.

Из воспоминаний переводчика Цебрикова: «На рассвете турки выслали из города в великом числе на вылазку, напали на нашу вновь устроенную батарею на фланге левом, отняли две полевых пушки и поставили, было, уже на завоеванной ими батарее знамя свое, перерезав малое число людей, в сей батарее от холоду уснувших; но находившийся там на каракуле генерал Максимович, разбудя солдат, пошел сам вперед и имел несчастие по сильном врагу сопротивлении быть сильно порубан и повержен на землю; в которое время турки отрубили ему голову, унесли в город. Солдаты же пошли на штыках, прогнали турков, отняли знамя и отбили одну пушку, и гнавшись за ними нашли и другую во рву.

В сем случае много с нашей стороны солдат перерезали османы, напав на сонных, многим отрезали головы, унеся их с собою, и взоткнув их на штыках, расставили по валу; между сими головами примечена и генерала Максимовича…»

После этой вылазки двухтысячного отряда турок стало ясно, что гарнизон будет драться до последнего.

5 декабря дежурный генерал объявил князю, что на другой день нет более ни одного куска топлива. Обер-провиантмейстер со своей стороны прибавил, что хлеба не хватит даже на один день.

Оба смотрели на светлейшего. Тот долго молчал, затем махнул рукой:

– Назначаю штурм!

– Слава тебе Господи! – перекрестились генералы, покидая палатку князя.

Потемкин писал Екатерине: «…не осталось иного средства по взятию города кроме генерального приступа». Сразу же составили план приступа. Штурмовать крепость определено было шестью колоннами одновременно, перед атакой должна была начаться и яростная бомбардировка. При захвате орудий на турецких укреплениях надлежало разворачивать их в сторону противника и палить всем, что будет под рукой. При занятии города предписано было щадить женщин и детей.

На следующий день солдатам читали приказ главнокомандующего. Потемкин обещал солдатам отдать город на три дня и все, что найдут брать в добычу, даже пушки, которые он потом выкупит у них в казну.

По плану генерал-аншефа Меллера первая и вторая колоны должны были овладеть замком Гассан-паши, третья атаковать ретраншемент с севера, четвертая – с востока и стараться не допустить отхода турок из ретраншемента в крепость. Пятая и шестая колонны должны были штурмовать саму крепость «по обстоятельствам и разсмотрению генерала Меллера».

Затемно войска были выведены на исходные позиции и построены. Мороз был почти невыносим. Чтобы хоть как-то согреться солдаты прыгали и били друг друга по спинам, но это помогало мало. Все мечтали, как можно быстрее кинуться на приступ.

– Хоть помрем, но согреемся! – говорили промеж себя закоченевшие гренадеры и мушкетеры и в этих словах не было ни доли шутки.

Наконец, над лагерем взлетела долгожданная ракета. Минута и войска с дружным «ура» кинулись на штурм.

Открыла огонь и артиллерия. Вскоре от удачно брошенной бомбы взлетел на воздух турецкий пороховой склад. Столб пламени и дыма затмил встававшее над степью морозное солнце. Это ободрило одних и вселило ужас в сердца других. Затем замолчала приморская батарея Гассан-паши, которую взяла на штыки колонна генерал-майора Палена.

Затем Пален атаковал и сам замок Гассан-паши. Впереди всех шли на приступ донцы