Пятая Французская Республика - Nicholas Atkin

исторической профессии. В условиях, когда французские поселенцы в Алжире, похоже, намеревались бросить вызов желаниям Парижа, а бывшие вишисты возвращались к общественной жизни, ученые, входящие в Комитет истории Второй мировой войны (CHDGM), полуофициальный орган, созданный в 1951 году и возглавляемый выдающимся академиком и бывшим участником сопротивления Анри Мишелем, разделяли с де Голлем его стремление представить Сопротивление как доблестную борьбу, воплотившую легитимность республики. Как отмечает Гилдеа, хотя они и признавали, что Сопротивление было делом рук "меньшинства", оно все же пользовалось молчаливой поддержкой большинства и исповедовало те ценности, которые можно проследить в Декларации прав человека и гражданина 1789 года34.

Учитывая мучительный выбор, поставленный оккупацией, и горькие воспоминания, которые она породила, было неизбежно, что голлистский миф будет бороться за сохранение консенсуса даже в 1950-е годы. Среди самих сопротивленцев существовали так называемые "несогласные воспоминания".35 Одни были возмущены тем, что их жертвы военного времени должны были быть включены в более широкий миф о "нации сопротивленцев", другие были в ярости от того, что PCF - партия 75 000 фузилей, совершенно неверная ссылка на число коммунистических сопротивленцев, погибших в борьбе с нацизмом, - пыталась присвоить себе значок сопротивления. Алжирский опыт только усугубил разногласия в лагере Сопротивления. Одни, такие как Клод Бурде, видели в поведении французских десантников отголоски тактики гестапо; другие, в частности Жорж Бидо, считали, что предоставление независимости арабам сродни принесению Франции в жертву Гитлеру. Не только бывшие сопротивленцы не соглашались с обнадеживающими легендами де Голля и других. Законы об амнистии 1951 и 1953 годов способствовали возвращению в общественную жизнь бывших вишистов, среди которых были Жан-Луи Тиксье-Виньянкур и Жорж Альбертини. Все они пытались представить Сопротивление как кровожадных партизан, которые произвольно убили около 100 000 человек во время Освобождения. Существовала также АДМП. Никогда не насчитывавшая более нескольких тысяч сторонников, она, тем не менее, насчитывала в своих рядах около 22 министров и продолжала бороться за одно и то же: возрождение ценностей Национальной революции, перенесение тела своего героя на "подобающее" ему место упокоения в Вердене и судебную реабилитацию самого маршала.

По большей части такие споры между бывшими сопротивленцами и вишистами оставались в рамках политического тела и не вызывали особого ажиотажа среди широкой общественности. Однако в 1970-х годах два фактора сговорились, чтобы вывести память об оккупации на первый план. Первым стал фильм Марселя Офюльса "Чагрин и яма" (Le Chagrin et la Pitie). Выпущенный в 1971 году, этот четырехчасовой документальный фильм перемежал интервью с современной кинохроникой о жизни в Клермон-Ферране военного времени, городе, чей опыт считался типичным для оккупации. Изначально фильм был снят для телевидения и, по словам главы французского государственного вещания, был признан опасным для "народного благополучия и спокойствия", и в течение многих лет его можно было посмотреть только в небольшом кинотеатре в Париже.36 Как заметил Ричард Голсон, фильму приписывают то, что он практически "в одиночку разрушил голлистский миф о сопротивлении".37 Как продолжает Голсан, сам де Голль практически не фигурировал в фильме, который вместо этого был посвящен пораженчеству французских чиновников, пределам сопротивления, тревожным пронацистским настроениям коллаборационистов, случайному антисемитизму многих простых людей и бездушному расизму вишистских чиновников. Важно, что она оказала огромное влияние на молодое поколение, которое родилось после оккупации и которое, после протестов 1968 года, не побоялось поставить в неловкое положение своих старших. Как гласил один из лозунгов 68-го года, "Теперь мы все евреи".

Откровения об обращении с евреями в военное время способствовали появлению второго фактора, который сделал Оккупацию центральной темой общественных дебатов: зарождающегося самосознания еврейского населения Франции. В 1970-е годы во Франции проживало около 750 000 евреев; как напоминает Тайлер Стовал, за пределами СССР это была самая большая концентрация в Европе. Ранее не обладавшая уверенностью в себе, пишет он, эта община обрела коллективную идентичность благодаря множеству причин: победе Израиля в Шестидневной войне, притоку алжирцев.

Евреи стали меньше бояться высказывать свое мнение; рост крайне правых и расистской преступности, который вылился в террористическую атаку на парижскую синагогу в 1980 году; рост "негационизма", то есть отрицания Холокоста. Как ни странно, негационизм зародился во Франции. В 1974 году бывший участник Холокоста Поль Рассинье оспорил существование газовых камер, не увидев их во время заключения в Бухенвальде; он забыл добавить, что это был, по сути, трудовой лагерь, а значит, в нем не было машин для массового уничтожения. Аналогичные утверждения были сделаны Робером Фориссоном в газете Le Monde. Подобные отрицания не могли быть приняты воодушевленной еврейской общиной. Особенно откровенно высказывался адвокат Серж Кларсфельд, который вместе со своей женой Беатой приложил немало усилий, чтобы доказать причастность Виши к облавам на евреев. Эта тема также затрагивалась в восьмичасовом фильме Клода Ланцмана "Шоа", который впервые был показан по французскому телевидению в 1985 году38.

Угасание старых голлистских мифов о сопротивлении, приход нового поколения с меньшими переживаниями по поводу Второй мировой войны и растущая уверенность еврейского населения Франции привели к тому, что к концу 1970-х годов интерес к оккупации превратился в "навязчивую идею". В академическом мире историки опирались на блестящее исследование Роберта Пакстона "Вишистская Франция. Старая гвардия и новый порядок", опубликованное в 1972 году и переведенное на французский язык в следующем году. Опираясь на немецкие архивные источники, эта книга убедительно показала, что Виши был в значительной степени "домашним" экспериментом. В художественном мире в моду вошел так называемый режим ретро, фактически возрождение сороковых, в котором кинематографисты, такие как Луи Малль в фильме "Лакомб Люсьен" (1974), и романисты, такие как Патрик Модиано в романе "Площадь Этуаль" (1968), вновь обратились к "темным годам", подчеркивая отчаянный выбор, который доминировал в повседневной жизни в условиях оккупации, тем самым нанося дополнительный урон патриотическому образу "нации сопротивленцев". И в политике пресса была крайне чувствительна к любым отголоскам прошлого. В 1971 году Помпиду возмутился, когда помиловал бывшего лидера "Милис" в Роне Поля Тувье. Он надеялся, что этот инцидент останется незамеченным. Поступок президента вызвал скандал, как и бредни бывшего главы комиссариата по делам евреев Виши Луи Даркье де Пеллепуа, который в нашумевшем интервью для L'Express в 1978 году утверждал, что в Освенциме травили газом только вшей.

Таким образом, к моменту президентства Миттерана Виши уже постоянно присутствовал во французской политике, но ряд факторов обеспечил ему еще большую известность. Первым из них была фигура самого президента. Во время своего избрания он заручился поддержкой бывших участников сопротивления, в частности полковника Пасси, поскольку сам был участником сопротивления. Однако его прежняя амбивалентная роль при Виши не могла