Праведник мира. История о тихом подвиге Второй мировой - Карло Греппи

(в церкви Сан-Джорджио), а похороны — по светскому обряду. Но от этого сакральный смысл слов его друга Леви[1561], безбожника, как и он сам, в звенящей тишине становится только еще более символичным. Белый свитер, который Леви надел на похороны; скупые слова и слезы — Леви был из «стойких»[1562] мужчин, которые, отвернувшись, не стыдятся заплакать[1563]. Возможно, так Лоренцо снова спас его — уже в последний раз.

Примо редко употреблял слово «святой», чаще настаивая на неоднозначности человеческих поступков[1564]. Среди немногих, кого он называл santo, был Лоренцо. Можно ли сказать, что его история оказалась стержнем рассуждений о каждом из нас? Что фигура Лоренцо безупречна (это слово точно не понравилось бы Леви[1565]) — в противовес «серости», поражающей наши души?

«Возможно, слова значат не так уж и много, но они никуда не деваются, — писала Энджер 20 лет назад в биографии Леви. — Невозможно оживить человека на бумаге, но это единственное место, где он может продолжать жить»[1566]. Достаточно ли этого? Выдержат ли слова испытание временем? Конечно же да.

Поэтому я прошу Энджер, благодаря которой мои изыскания стали возможными, вернуться к «центральному» образу — к тому, кто посвятил жизнь «исследованию человечности»[1567], кто искал ответ, «что есть человек?»[1568]. Энджер подтвердила мое предположение: «Лоренцо — ключевая фигура» в понимании Примо Леви и его произведений.

Как мы знаем, Леви искал «человеческое в обычных людях и нашел у них глубокую человечность». Не многим удалось выйти оттуда, не потеряв себя, — вот что напомнила мне Энджер. Даже смахнув флер легенды, которым друг Примо окутал Лоренцо, можно утверждать: он был именно таким. Биограф подобралась к сути, и я полностью согласен с выводом: отвечая на вопрос всей жизни, именно о Лоренцо Леви говорит: «Это — человек»[1569].

6

Упустил ли я какие-то факты из биографии Лоренцо? Наверняка, и это естественно. Я начал разматывать клубок слишком поздно — так уж вышло. Когда я мальчишкой ходил с отцом в кино на «Перемирие», Энджер и Томсон уже пядь за пядью прочесывали Фоссано и окрестности в поисках свидетельств жизни Лоренцо — сохраняли их, обрабатывали и архивировали.

Время неумолимо, оно унесло большую часть известных и неизвестных нам очевидцев жизни Лоренцо, в том числе и мэра Манфреди — он умер в 2005 году. Остались племянник Беппе, подаривший мне великолепное свидетельство в 2020 году, и племянница Эмма, которая испугалась Лоренцо, когда он вернулся, — я встретился с ней летом 2022 года и сказал, что книга наконец-то закончена. Эмма, с любовью хранящая свидетельство Яд Вашем, подарила мне еще одно воспоминание о Лоренцо — наверно, лучшее из всех. Я с трудом пытаюсь избавиться от комка в горле.

Когда Лоренцо вернулся, Эмме было почти 7 лет, а когда он умер, ей исполнилось 14. Она помнит его, «наверное, самым красивым» из всех своих дядей и рассказывает про «четыре ноги»: Лоренцо уводил ее в остерию (конечно же, в «Пигер»), скрывая под своей накидкой, и из-под нее торчали только ноги. В заведении он заказывал себе красное вино, а племяннице — лимонад. Бабушка Джованна или тетушка Нина, растившие Эмму в Бурге, приходили ее искать — «Пигер» совсем не подходящее место для маленькой девочки[1570].

Она обожала своего дядю, а он — ее, и, как только получалось, они снова украдкой отправлялись вместе в остерию. Кто знает, о чем говорили Такка и маленькая Эмма, которой сейчас 85 лет? У нее и сегодня ясные глаза и уверенный взгляд. Я невольно вспоминаю слово, которым она описывает дядю: «незабвенный»[1571].

7

Со смерти Лоренцо прошло уже больше 70 лет. С момента, когда он появился на свет, — более века. В 2019 году я с блокнотом в руках посетил множество мероприятий по случаю 100-летия Леви — в поисках неизвестных мне свидетельств о химике и писателе и его «друге Лоренцо».

Тогда я и встретил его детей — Лизу Лоренцу и Ренцо[1572], но не осмелился сказать им, что пишу эту книгу. Сейчас я надеюсь, что они будут в числе первых читателей и раньше многих увидят эти страницы. Звание праведника народов мира присвоили Лоренцо за 20 лет до 100-летия Примо[1573]. Сын Леви, названный в честь Лоренцо, сказал по этому поводу следующее:

Никто не заслуживает этого признания больше, потому что он, подвергая собственную жизнь опасности, помог нашему отцу и многим другим выжить. Возможно, он принял бы эту церемонию со своей грустной улыбкой, убежденный, что сделанное было лишь его долгом: одинокий и добрейшей души человек, до конца жизни отмеченный ужасным опытом[1574].

На кладбище в Фоссано я впервые побывал в 2022 году, в «готически-хмурый» (как выразился сопровождавший меня архивариус Бедино) день. Я хотел найти место, где 2 мая 1952 года похоронили Лоренцо. Неожиданно пошел дождь. Когда я уже заходил на территорию кладбища, мне позвонили из торговой палаты Пьяченцы: обнаружилась информация о родственниках владельца компании G. Beotti, в которой работал Лоренцо и которую не удалось найти с первой попытки.

Я не могу перестать думать: если бы Леви не стал тем самым, кого мы знаем с 1947-го и особенно с конца 1950-х, то мы ничего не узнали бы и о Лоренцо, который упокоился под размываемым временем могильным холмом. Невозможно забыть о самом поразительном, что написал Леви о Лоренцо: «Там, внизу, он помог не только мне».

Когда он начал? Уже в апреле 1942 года, как только попал в «Суисс»? Или после возвращения из дома с рождественских праздников, проведенных в Фоссано? А может, годом позже? Возможно, ему потребовалось время, чтобы это решение вызрело? А может, оно было инстинктивным? Фактом остается, что Лоренцо оказался тараном, разрушившим основу расползающегося зла.

Лоренцо помогал не только Примо, и это огромное оставленное нам наследие. Я продолжил размышлять о фразе Леви, которая своей филигранной точностью и остроумной сдержанностью пробивает привычное понимание мира.

Мне потребовалось время, чтобы увидеть еще один вопрос, оставленный нам Леви. И он не о том, какому количеству человек помог его друг. Сколько еще было таких Лоренцо, о которых мы ничего не знаем? Сколько каменщиков на окраинах «Суисса» помогли спастись несчастным — единицам, десяткам, сотням? И наконец (хотя в поисках смысла не бывает конца): если бы все люди были такими, как Лоренцо, могло бы появиться такое место, как Аушвиц?

В первой статье о Лоренцо, вышедшей полвека назад, говорится, что «было бы очень хорошо», — но я от себя добавлю: полезно и необходимо рассказать истории последних среди праведников. Последних, ставших первыми и не воспользовавшихся этим. Рассказывать об этом жизненно необходимо — и мы обязаны делать