Путь Инквизитора. Том третий. Божьим промыслом - Борис Вячеславович Конофальский

— Ну, да… Ну, да… Ты сказал, что они отобрали у тебя законную добычу.

— Ещё и принцессу хотели увезти, над людьми моими издевались, что лечения искали в их городе.

— Помню, помню и что же?

— И вот я, когда к вам ехал, вдруг в Эвельрате заметил то, что и не замечал раньше, — продолжает генерал. И так как курфюрст его слушает внимательно, он продолжает: — то было торговое подворье поганых Туллингенцев.

— Ах вот что ты увидал? Узнаю тебя, узнаю… — тут архиепископ заулыбался. — И что же, богато то подворье?

— Небедно, — отвечает Волков и кажется ему, что курфюрст будет не против его затеи. — А мне как раз надобно с долгами рассчитаться, и замок достроить.

И он не ошибается:

— Замок достроить? — кажется это его желание понятно святому отцу. — Замок обязательно достраивай. Обязательно. Тебе без него никак. Так что… Грабь, — Его Высокопреосвященство машет рукой, — забирай всё, что уворовано у тебя, с лихвой бери. Ты в своём праве.

И тогда барон привстаёт со стула, берёт руку архиепископа и целует его красивый перстень. А старик гладит его по голове и говорит:

— А как возьмёшь у купчишек, так пришли и мне, старику на лекарства, десятину… Как положено… — И тут же исправляется: — Две десятины, две… Да, так мне будет не обидно.

— Непременно пришлю. — Обещает генерал.

И на том аудиенция была закончена. Он уже пошёл к дверям и Агнес, после пары слов со стариком, догоняла его, когда вдруг архиепископ окликнул барона:

— Мо́лодец! Постой-ка! — манил его рукой обратно. И генералу пришлось вернуться. Причём он думал, что поп сейчас ещё раз повысит долю в его будущем предприятии, но тот вдруг спросил у него: — А ты знаешь, как назывался твой Эшбахт в прошлые времена?

— Нет, монсеньор, — после короткого раздумья отвечал барон. — Что-то было, да не могу вспомнить.

— А раньше он звался западный Шмитценген. Понимаешь? — Рассказывает ему святой отец. — Западный. А восточный Шмитценген, он на другой от тебя стороне реки, и зовётся он, как тебе, наверное, известно, Лейдениц. Лейдениц и Эшбахт — это одна земля была когда-то, но Малены отгрызли тот кусок за рекой у Фринланда, а Филленбурги и не стали за него спорить. А что за него спорить? Когда-то, до тебя, твой Эшбахт был землёй бросовой, пустыней. Понятно тебе это?

— Понятно. — Говорит генерал.

А архиепископ и заканчивает:

— Достраивай свой замок, приводи в разум своих противников и Маленов, и купчишек, всех, всех… Не стесняйся, не милуй их… И никого не бойся.

— Я всё понял, Ваше Высокопреосвященство. — Волков ещё раз поклонился курфюрсту.

— И пиши хоть иногда про свои дела… Хоть своей племяннице, нам всем интересно про тебя знать.

— Обещаю, Ваше Высокопреосвященство.

Когда они наконец покинули залу, уже на лестнице генерал остановился и тихо спросил у своей «племянницы»:

— Как же ты смогла так ловко прижиться при дворе его? Неужели и он берёт у тебя твои зелья?

— Зелья? — Агнес спокойна и холодна. — Больше всё лекарства. А зелья он просит редко.

— Лекарства?

— Он ещё крепок, но сам едва ходит. А боли в ногах донимают его по ночам, спать не может, один раз при мне говорил, что надо попросить палача, чтобы отнял у него ноги, чтобы не докучали день и ночь. Вот я ему и делаю лекарства от боли и для почек. — Волков не знает, верить ей или нет, он просто смотрит на красивую молодую женщину, а та и продолжает: — Настой мака для снятия боли, он хорошо ему помогает, а для почек отвар можжевельника и чистотела. Мне про те лекарства Ипполит рассказал.

Волков не очень-то ей верит, но как тут проверить, да и не его это дело, пусть поп сам думает, чем она его лечит. И он говорит ей:

— Осторожнее будь.

— Буду. Для того и свадьбу затеваю. Его Высокопреосвященство на том первый настаивал. Пока архиепископ в силах, ни мне, ни вам бояться нечего, — уверено отвечает дева. — Он умный, к вам он большой интерес имеет, а я его лечу.

И они спускаются дальше.

«Большой интерес! Конечно, мне он и пограбить дозволит на своей земле, в надежде, что я дострою замок и рано или поздно устрою свару с герцогом. И тогда старый поп, конечно, примется помогать мне. Всеми силами. Но не начиная прямой войны с Ребенрее. Поэтому он и сказал мне про западный Шмитценген. Вон как мягко стелет: и „сестрицу“ обласкал, и „племянника“ пристраивает. Посему предлагает и с маленами не милосердствовать. Всё клонит к своему… К войне против герцога. Это у высокородных игра такая, вековая. Тут дело даже не в серебре, просто в упрямом соперничестве. Помнит старик, что у него, или у его предков, увели кусок земли, да не земли, а глины с кустами, но всё равно — увели же! Так надо вернуть. Малены против Филленбурга. И хоть ещё сто лет пройдёт, всё равно помнить будут: кто у кого, когда-то, что-то украл».

Уговорившись встретиться завтра после завтрака, он с Агнес попрощался. И хоть уже стемнело, поехал к своему кузнецу на крестины — обещал же. И немало удивил собравшихся своим появлением, хотя долго у него там не пробыл. Покачал новорожденную на руках, выпил за здоровье её родителей пару глотков уже выдыхающегося пива. На прощание напомнил кузнецу про свой оружейный заказ. И уехал, оставив мастера Рудермаера и его хромую жену в святом благоговении, впрочем, как и других гостей. И… Из-за этого он не успел встретиться с Брунхильдой.

— Госпожа графиня вас дожидалась, и уехала совсем недавно. — Сообщил ему приказчик, что был главным в трактире в эту ночь.

— Дьявол! — А ведь он очень хотел с нею встретиться. Но поехать к женщине в том виде, в котором он был, генерал не мог. Весь жаркий день и душный вечер он не менял ни платья, ни нижнего. Ему нужно было мыться, да и поужинать не помешало бы. И он просит у приказчика воду и ужин к себе в покои. Тот всё исполняет тотчас. А генерал, поужинав и помывшись, вдруг понял, что не так уж он и хочет забираться сегодня в постель к самой прекрасной женщине, которую только видел за всю свою жизнь. Ему просто лень одеваться и в ночи катить к графине. И тут барон сам себе подивился. Разве в иные годы он так себя вёл?

«Чертова старость!»

Но сил куда-то собираться у него не нашлось, и он