Путь Инквизитора. Том третий. Божьим промыслом - Борис Вячеславович Конофальский

— О брате Христофоре я слышал много всякого, прискорбного… — кивает ему в ответ Его Высокопреосвященство.

— Архиепископ Винцлау обременён большой семьёй, и старается для детей своих природных, а не детей из паствы. Говорят, служб вообще не ведёт, принцесса говорила мне, что он ни её саму, ни дочерей её не исповедовал, не причащал. Хоть и духовник их.

— Пастыри, что вышли из великих домов, пастыри никудышние. Политики, интриганы, стяжатели одни из алчнейших… — архиепископ качает седой головой. — "Духовники, проповедники, люди, горящие верой и ведущие за собой паству"… Нет… Это не про них… А люди истиной веры, что просты, так они никогда вершин не достигают. То извечная и большая боль, тяжкая рана нашей матери Церкви, от таких её сыновей. — Он замолкает в тяжёлом раздумии, и как бы позабыв эту тему продолжает расспрос: — А как тебе показалась сама принцесса?

— Её Высочество? — Волков секунду размышляет: — То женщина прекрасная, любящая мать добродетелей премногих.

— Ну, раз ты это про неё говоришь, а ты-то у нас в женщинах разбираешься, то поверим тебе. — Кажется, в словах его Волков разобрал иронию. А курфюрст ещё и добавляет: — А женился бы на ней? Женился?

Генерал смотрит на архиепископа удивлённо. И тот смеётся и похлопывает его по руке:

— Я шучу, шучу… Знаю я, что ты женат. И знаю, что с родственниками своей жены ты в больших раздорах.

— В больших… Сами знаете, Ваше Высокопреосвященство, графине пришлось искать приюта у вас от их лютости, — отвечает генерал.

— Да, да… Графиня мне рассказывала, плакала, когда вспоминала, до сих пор у неё страх не иссяк… Подлость Маленов всем давно известна. А что же герцог? — спрашивает курфюрст. — Как он на то смотрит? Может, это он так фаворитке отставленной мстит?

Волков не стал говорить архиепископу о последнем письме герцога к Брунхильде, скорее всего тот и сам о содержимом письма узнает, но и хулить своего сеньора не стал:

— Я говорил с герцогом, он сам возмущён был произошедшим. Но то его родственники, и посему он разрешил мне самому воздать им.

— И воздай, — кажется, архиепископ даже оживился, — воздай им всем по заслугам. — Он снова трогает руку Волкова и говорит проникновенно: — Ваша вражда, молодец, на века, нет у вас предлогов к примирению… Нету. И то, что племянник твой родом из Эшбахтов, и их титул забрал, и что ты, в пустыне эшбахтской развёл сад и богатеешь день ото дня — всё это только к большей их злобе будет. Уж поверь мне, старику. Поверь… Поверь… Эшбахты и Малены враждовать будут долго, и чем больше ты их сейчас изведёшь, чем больше их осиных гнёзд разоришь, тем меньше останется внукам твоим. Или ты думаешь, что малены, эти стаи подлых шакалов, не захотят вернуть себе графского титула?

Тут и спорить было не о чем. Если не отбить у них охоту, так малены непременно будут искать возможность извести молодого графа. И он, всё это понимая, кивает, соглашаясь с курфюрстом: вы несомненно правы. А тот и говорит ему:

— Сам же за графа не волнуйся. Оставь их тут — и мальчика, и мать его. Я за ними пригляжу. Пригляжу… С ними всё будет хорошо. А мальчик ваш хорош… Хорош… — курфюрст почему-то сказал «ваш» про графа, генерал замечает это, но молчит, а поп и продолжает: — Ума редкого мальчик. Памяти редкой. — Он смотрит на Волкова. — Как ты смотришь на то, чтобы пошёл он в сыновья матери нашей Церкви?

Тут уже генерал смотрит на Его Высокопреосвященство с непониманием:

— А как же титул? Оставить его? — Он чуть не добавил… «Маленам?»

— Титул! — Восклицает архиепископ с негодованием. — Нужен он тебе, этот титул! Для чего? Спесь твою потешить, что твой племянник — граф?! Твой племянник настолько умён, что может стать пастырем великим, о котором будут люди помнить в веках, учение великое оставить после себя или добраться до Святого престола. А ты про титул. — Тут курфюрст машет на генерала рукой: — Впрочем, поступай как знаешь. Но я его у матери заберу… — Тут старик глядит на Волкова осуждающе, будто это он в чём-то виноват. — Она у него такая… Что при ней он только дурному научиться сможет. Отправлю мальчика в Ноймерштад в монастырь святого Амвросия, там лучшие учителя в моей земле. Пусть учится, а уж потом сам ты решишь, что с ним делать. — Он смотрит на генерала уже спокойнее. — Могу и барона твоего туда же направить. Им двоим легче будет, сдружатся там. Может, на всю жизнь…

Насчёт графа… Возможно архиепископ был и прав, если Малены и захотят нанести вред молодому графу… Не доберутся, да и не осмелятся. Монастырь всё-таки. Может и вправду ему не помешает у монахов поучиться.

«Ипполит же выучился. Вон каков вышел».

Но насчёт сына Волков качает головой:

— Барона учить? То пустое. Он упрям, задирист, ленив. Только проказы, да драки ему интересны. К учению вовсе не расположен, только в воинское дело его определять. — Он на секунду замолкает. — Вот ежели второго моего сына… Тот способности имеет какие-то.

— Ну, хорошо, присылай второго, — соглашается архиепископ. И повернув голову и поискав глазами Агнес, говорит ей: — Ты дева, как приедет его сын, напомни мне. — А потом, вдруг переменив тему, вспоминает. И спрашивает у неё. — А что же насчёт жениха? Говорила с дядей? Показала избранника своего?

⠀⠀

⠀⠀

Глава 37

⠀⠀

— Завтра к ним идём, — отвечает Агнес. — Молю бога, чтобы жених ему пришёлся.

— И я буду молиться, — он поворачивается к генералу. — Довольно ей в девках блаженствовать. Выдай её уже замуж, пусть при муже будет, а то кривотолки без того по городу идут, — говорит архиепископ, и не давая Волкову ответить, снова вдруг начинает о другом: — А за сестрицу свою не переживай… В том нужды нет, будет с нею всё хорошо… Тут ни моих, ни твоих хлопот не нужно… Дом я ей дал, пенсион какой-то назначил… Кое-что ей с её поместья приходить будет… А облагодетельствовать её… — Он машет рукой, — целая очередь желающих, ещё и драться будут, за право золото ей приносить…

В этом барон и не сомневался. Да, Брунхильда была ему вовсе не чужой, но больше волновался он за графа. В общем всё складывалось неплохо, можно было сказать, что визит удался, но остался один ещё важный вопрос, может наиважнейший, и тогда барон решается начать и говорит курфюрсту:

— Я рассказывал вам, Ваше Высокопреосвященство, что когда я шёл из ущелья упырей ко Шваццу,