Путь Инквизитора. Том третий. Божьим промыслом - Борис Вячеславович Конофальский

Волков глядит на красивую молодую женщину, и думает о том, что раз так у неё всё просто, то и сама бы могла себе построить дом. Но почему-то хочет помогать ему…

«Видно из моего домишки, что до рези в глазах провонял кошачьей мочой, съезжать она не желает!»

Тут им стали подавать закуски: сельдь потрошёную, солёную с луком, другую солёную рыбу, варёные яйца, хлеба́. Оруженосцы его сразу принялись за еду, а вот генерал не торопился, бросил себе на тарелку целую сельдь, но не ел её, лишь отпил пива. Агнес же не притронулась к еде совсем. Да и вина из своего стакана не пила. Этот его дом… Странное дело, но почему-то теперь, после вчерашнего посещения… Волков попросту им брезговал. Словно дом тот неимоверно загажен и зловонен, и отмывать его… Да легче сжечь и построить новый. Но кто, кто же его дом так загадил? Неужто эта красивая, темноволосая женщина, что сидит рядом с ним и к груди которой хочется прикоснуться? Генерал смотрит на неё и не понимает: неужели она?

⠀⠀

⠀⠀

Глава 35

⠀⠀

— О доме подумаю, потому как деньги мне нужны, — наконец произносит он. — Но дёшево тебе его не отдам, я его не только деньгами брал. Он не просто мне достался.

— Понимаю, дядюшка, замки и жизнь при дворах стоят не дёшево, — сразу соглашается племянница. — Скажете — сколько, столько и собирать буду.

И только после этого, наконец, принимается за селёдку. Но тут он же спрашивает:

— Ты Брунхильде деньгами помогала?

— Поначалу, — отвечает Агнес. — Да вы же её знаете, у неё под юбкой своя казна имеется, да и не казна, а чеканный двор, я только её в свет вывела, а дальше она сама. Теперь ей от меня и не нужно ничего. Ей последний раз любовничек её прислал ларь, с пятью сотнями флоринов. Сказал, что то графине с графом на год. Это сорок золотых на месяц, чего ей теперь грустить?

— И кто же это так богат? — Волков опять удивлён. И немудрено: пять сотен… И то ведь даже не гульдены. Флорины! А южные деньги всяко тяжелее денег северных.

— Так вы его знаете! — отвечает Агнес. — Он человек здесь весомый.

— Я его знаю? — Волков смотрит на племянницу. И на секунду в голове его мелькает мысль: может это САМ? Но тут же он прогоняет её, нет, конечно… Брунхильде, естественно, всё равно с кем ложиться в постель, если за то будут давать по ларцу золота, пусть даже то будет древний старик, но архиепископ…

«Уж больно он стар, да и болен. На его ноги было страшно смотреть ещё в те времена, когда я жил тут. Как он ещё с тех пор жив — непонятно, а уж с молодой бабой в постели забавляться… Нет, то точно не старый поп».

— А вот он вас помнит, знает хорошо. — Продолжает «племянница».

— Ну, уж не тяни — говори!

— Отец Родерик, помните, лысый такой? — отвечает ему Агнес.

— Полысел значит, — говорит генерал. — Викарий архиепископа.

— Генеральный викарий, — поправляет его «племянница». — С должности канцлера он ушёл, говорят, сам отпросился. А вот насчёт имущества — так Его Высокопреосвященство ему доверяет. — И она говорит, понизив голос: — Он ведёт все его денежные дела и дела доменные, и все личные дела курфюрста по Ланну и Фринланду. Про все долги курфюрста ведает.

«Теперь понятно, откуда у Брунхильды ларцы с золотом».

— А в миру зовётся он Корнелиусом Цумерингом…

«Ах вот к кому поехала Брунхильда. Ещё и графа туда взяла».

— …он дружен со многими банкирскими домами, — продолжает Агнес. — Лицо в городе важное. К нему и канцлер архиепископа, брат Петер за деньгами ходит, и бургомистр на поклон заезжает.

«Ну, что ж… Графиня знает, к кому пристроиться, коли надо будет, так и с лысым подружится».

Тут им подали большую сковороду, на которой шипели в жиру плотно лежащие друг к другу кривые сосиски — и коричневые свиные, и белые бараньи. Тут же были и увесистые оладья из говяжий печени в муке присыпанные луком, и ломти хорошо прожаренной грудинки, что вся в прослойках. Беспардонный фон Готт, видно от голода, вскочил с радостью, стал вперед дамы и сеньора накладывать себе в тарелку всего, что только было в сковороде.

«Невежда! Болван!»

Волков едва успел, вперед него, взять и положить «племяннице» печени с луком, помня, что она раньше её любила, опасаясь, что этот варнак всё самое вкусное со сковороды сметёт. И тогда Агнес взглянула на «дядюшку» с признательностью. Взяла вилку, а он отломил ей хлеба, и позвав лакея, велел принести даме пива в стакане, а не в тяжёлой кружке.

И поедая тот оладий из печёнки, и запивая его пивом, дева и говорит барону:

— Дядюшка, хочу вам жениха своего представить.

И тут же генерал вспомнил, что ему рассказывал про её женишка, ловкий человек Грандезе. И он делает вид, что забыл:

— Ты мне говорила о каком-то…

— Он из фамилии Штайнов, первые мукомолы и торговцы мукой во всём Ланне. — Поясняет Агнес. — Они будут счастливы ежели вы к ним с визитом будете.

«Да уж будут». В том он не сомневался. И на всякий случай интересуется, забирая себе остатки грудинки и пару сосисок:

— А из приличных людей никого не нашлось?

А дева престала есть, смотрит на него почти с укором: зачем же вы спрашиваете, или вы не понимаете чего-то? Вам напоминать надо…? Но ничего не напомнила, а лишь пояснила совсем тихо:

— Муж мне надобен. Не должно девой быть в моих летах. А этот… Будет молчать… Будет предан мне… — а после добавила: — Значит и вам тоже.

Волков тут вспомнил подробности из письма. И про палки, что вставляют в зад этому жениху какие-то дурные бабы, и что мочатся на него. Плюют. А потом подумал то же и про Агнес.

«Неужто она с ним тоже… так же поступает? Ну, а с чего бы ещё быть ему преданным ей? Всяко она красивее тех дурных вдов».

Но уточнять насчёт всего этого он не стал, постеснялся: то бы выглядело бабьим любопытством, которое ему не к лицу. Но с тем фактом, что «племяннице» и вправду давно надо было быть замужем, он спорить и не думал:

«Пора, пора