Путь Инквизитора. Том третий. Божьим промыслом - Борис Вячеславович Конофальский

дураком и убеждать его в чём-то барон не хотел, тем более что за ним к монаху уже встал какой-то купчишка, и прислушивался к их разговору. Волков просто молча поворачивается и уходит. У него было ещё одно дело, которое не требовало согласования с набожными секретарями. Досада, конечно, но всякое бывает.

Ему, и главное его людям, пришлось приложить усилия, чтобы найти дом Копплинга. Так как у Копплинга был ещё однофамилец, а ещё и старший сын, тоже архитектор, что жил от отца отдельно. Именно он и дал правильный адрес старого зодчего. Но когда генерал, наконец, добрался до него, жена ему сообщила, что архитектор два дня как выехал на какую-то стройку, и неделю его не будет. Вторая за день досада. Волков, тогда, написал ему письмо: дескать вот, что вы просили: тысяча золотых, я своё обещание исполнил, исполните и вы своё. Не забыв написать при том, что ещё несколько дней будет жить в «Хитром Вильгельме». После оставил жене архитектора тяжёлый мешок с золотом, предварительно вытребовав у растерявшейся женщины расписку. И она, кажется, была рада, когда барон стал прощаться. Но на всякий случай он сообщил женщине, где остановился. Вдруг муж вернётся и захочет с ним повидаться.

Ждало его и третье разочарование за день.

Когда он закончил дела с женой архитектора, то оказалось, что у него есть свободное время. И хоть обед ещё не наступил, он поехал к Брунхильде. И не только потому, что она была по-прежнему на удивление хороша собой, и потому что эта привлекательная женщина была ласкова в прикосновения и шептала ему слова согласия, но и потому, что… Вчера, чтобы поговорить с братцем, графиня выпроводила из-за стола молодого графа, и Волкову не трудно было заметить, что Георг Иероним, которого уводил монах, едва не расплакался. Он ещё тогда хотел встать, догнать племянника, обнять его, успокоить, но почему-то постеснялся. Или не захотел при Брунхильде и своих людях проявлять себя так.

«Заберу его — поеду куда захочет. Куплю всё, что приглянется». Он действительно хотел побыть с графом хоть некоторое время, хоть полдня. Но… Графини и графа не оказалось дома, их привратник сказал барону, что хозяева отбыли к господину Цумерингу, адреса которого слуга не знал.

В общем утро было многообещающее, а день жарким… И пустым. Он так ничего до обеда и не сделал, лишь катался на карете по прекрасным улицам Ланна и всё.

— Едем обедать, — сказал он фон Готту.

— К себе? На постоялый двор? — уточнил тот.

— Да, — подтвердил генерал.

Он, конечно, знавал тут, в Ланне, хорошие харчевни, но думал, что Брунхильда с графом могут заехать к нему, а он хотел видеть их обоих и потому решил обедать там.

⠀⠀

*⠀ *⠀ *

⠀⠀

А увидел он там… Ещё въезжая на постоялый двор, заметил дорогую карету. Не слишком большую, но отличную, и с парой очень хороших лошадей. Волков сразу обратил внимание на экипаж. А едва генерал выбрался из своей кареты, так к нему немедля подбежал Леманн:

— Сеньор, вас дожидается госпожа, она назвалась Агнес Фолькоф.

В столовой было людно — обед же. Всюду бегают лакеи, важные постояльцы обедают. Суета. Но за одним большим столом сидела в одиночестве очень привлекательная дева. Великолепно одетая, на ней было изящное платье синего шёлка, весь лиф которого был расшит серебром до самого горла, на голове белоснежная заколка из кружева, на руках, даже в такую жару, перчатки. Перед нею стоял полупустой стакан с вином. Дева была, без всякого сомнения, из фамилии благородной, и то, что она сейчас находилась в подобном заведении без сопровождающего, ровным счетом ничего не значило. Едва Волков появился в обеденной зале, Агнес встала, и приподняв подол платья поспешила к нему, и перед ним присела в книксене, и сама взяв его руку, поцеловала её, генерал поднял деву и троекратно, под взглядами многих обедающих, облобызал в обе щёки в лоб.

— Я вернулась домой, а слуги говорят, что вы были, — сразу заговорила она, пока Волков вёл её обратно к столу. — Пока мылась, пока переодевалась, пока ехала к графине… Так не успела, графиня сказала, что вы уже уехали. А я и не знала где вас искать. Пришлось ждать, а сегодня снова заехала к Брунхильде, а там ваш человек уже был. И вот я здесь.

Волков же зовёт к себе лакея, чтобы заказать себе и своим людям обед, а сам и говорит ей:

— Был в приёмной. Меня какой-то святоша до архиепископа так и не допустил.

— И хорошо, — вдруг заявляет Агнес. — Вместе пойдём, сегодня, ближе к вечеру, когда у него омовение. Без всяких посторонних он будет. Я вас проведу. И поговорите с ним.

«Неужто проведёт? Вот так вот запросто? И не в приёмные часы, а в личное его время, в личные покои? Кто же она теперь такая?»

Фон Готт, Кляйбер и Леманн уселись на другой края стола, чтобы не мешать генералу и «племяннице» беседовать.

— Как у вас тут дела? Как дела у тебя? — начал он.

— У меня, всё слава Богу, — отвечает Агнес.

«У неё всё "слава Богу!" Действительно, хороша. — Волков глядит на неё и всё ещё никак не может поверить, что сидящая с ним рядом полнокровная молодая женщина, с ярким губами, с красивыми плечами и румянцем на щеках, эта та самая, серая от недоедания, костлявая и косоглазая девочка, которую он подобрал в загаженной таверне где-то в жутком, болотистом захолустье. Генерал в который раз видит её и в который раз удивляется: — Груди вон какие себе отрастила. Рука мужеская так сама и тянется — потрогать… Неужели это она?»

— В монастырь какой-то на богомолье ездишь?

— Езжу, господин… Каждую неделю. Настоятельница, мать Изабелла, ко мне благоволит.

Это генерала удивляет, ему, помнится, что девице было нехорошо в храмах, или он путает что-то…

— И в церковь ходишь?

— А как же, — она, судя по всему, даже удивлена его вопросом. — На воскресные службы, сижу в первом ряду. Причащаюсь каждую неделю.

— А с деньгами у тебя как?

— С деньгами? — она отмахивается с небрежностью. — А… Всё одно их не бывает сколько хочется. Но вот думаю у вас дом ваш откупить. — И так как генерал тут посмотрел на неё с удивлением, она и продолжает: — А что? Тот домишко для вас уже мал. Вы его купили, когда простым рыцарем были, а сейчас вы всем известный генерал, у вас одних оруженосцев, не считая слуг, — она кивает в конец стола, — вон сколько,