Путь Инквизитора. Том третий. Божьим промыслом - Борис Вячеславович Конофальский

— Приставлены? — тихо спрашивает генерал. — Архиепископом?

И тут Брунхильда отвечает ему чуть погодя:

— Нет, не им… Другим человеком.

— Ну, конечно же, — Волков говорит это с явным неудовольствием. — Твоё «святое место», долго пустым не бывает, ты уже сыскала себе какого-то дурака.

— А что же мне было делать, братец? — Шепчет ему графиня. — Как слабой женщине в чужом месте, да без мужского плеча?

— А точно тебе было надобно только лишь мужеское плечо? — ехидно интересуется Волков.

— Господин мой, — выговаривает ему Брунхильда всё так же тихо. — Без чего-то мужеского я ещё как-нибудь проживу. А вот как мне прожить без денег, без связей в чужом городе, да ещё с чадом на руках, да ещё когда такие враги страшные на нас охотились, словно волки на оленей. Это у вас, у мужей, есть мечи, перчатки латные, силы огромные, а у нас, у жён, лишь «святые места», вот ими и пользуемся как можем, чтобы выживать. Чтобы детей своих спасать. А как иначе?

Волков смотрит на прекрасную и взволнованную женщину несколько секунд, и взгляд его становится мягче, он даже к руке её прикасается:

— Ладно, ты молодец. Сына уберегла, нашла ему кров… А уж как? Ну, как получилось. Обидчиков ваших я уже, кажется, знаю. Всем воздам в скорости.

Брунхильда складывает руки молитвенно и говорит горячо:

— Молю Господа о справедливости. Уж воздайте им, воздайте этим негодяям, господин мой.

Тут генерал достаёт письмо, и вертит его перед глазами красавицы: знаешь от кого это? И она берёт у него письмецо и едва развернув его небрежно кидает бумагу на стол: даже и читать не буду. И на непонимающий взгляд «брата» отвечает:

— Карл пишет. В какой раз уже.

— И тебе не интересно, что он пишет? — Удивляется генерал.

— Так я и так знаю, что он пишет. Хочет, чтобы вернулась.

— А откуда, ты же его письма в огонь кидала? На глазах его посыльных.

— Может кидала, а может и не кидала, — смеётся графиня.

И опять у генерала во взгляде непонимание: ну допустим, и что же ты думаешь делать?

— Возвращаться я не желаю, — заявляет красавица. — Выбрал он себе эту дуру молодую, так пусть с нею и милуется, а то, что с нею у него не всегда в постели ладно выходит, так это пусть его любовница волнуется.

— О чём это ты? — Волкову не верится в такие глупости.

— Да о том, что сила мужская уже у него не та, о том весь двор говорит, — и она добавляет с гордостью: — а со мной у него всё всегда выходило. Всегда. — Тут она шепчет так тихо, что генерал едва разбирает слова: — Зелье Агнес помогало. — И потом снова говорит громче: — Вот он меня назад и зовёт, прельщает всячески.

— И чем же прельщает? — Сразу интересуется Волков.

— Штауфенхольмом, — сразу отзывается Брунхильда. И снова в её словах слышится гордость.

— Так это… Новым его замком? — Этот день не престаёт его удивлять.

— Дворцом. Ему уже лет шесть кажется, в общем, он прельщает меня этим дворцом со всем поместьем вместе. — Она вспоминает: — Там место красивое. Дворец на озере стоит, ивы по берегу, а вокруг дворца сады. А в нём прекрасный зал для балов, а паркеты там какие… — Женщина улыбается.

Ивы, паркеты, сады… Всё это замечательно и прекрасно, но барона интересует главное:

— А сколько же в год приносит Штауфенхольм?

— Не знаю… — говорит красавица и добавляет небрежно: — Карл как-то говорил… Кажется, тысяч тридцать… Или что-то около того.

«Тридцать тысяч и прекрасный замок?»

— И что же ты? Не думаешь вернуться?

— Чтобы жить в деревне? — она корчит гримаску и высовывает язычок как от чего-то неприятного, и поясняет «брату»: — Он же зовёт меня не ко двору.

— А куда же? В поместье хочет тебя видеть?

— Именно что в поместье. При дворе меня его мегера сожрёт тут же. Она же меня со свету сжить мечтала, вы ведь не знаете, как она ко мне своих товарок подсылала, а те приходили со своим лакеями ко мне, жаровни приносили, чтобы мне лицо щипцами прижечь.

— Это… Герцогиня? — догадывается генерал и ужасался. — Это когда же такое было?

— Ещё в начале, когда Карл мне выделил флигель для жития при дворе, тогда и было… Угрожала мне… До меня Карл дамам юбки задирал, конечно, но никого так не приваживал, как меня… И жильё во дворце не давал, а потом про меня ей ещё и епископ, клоп зловонный, гадина, ещё в уши нашёптывал. Хорошо, что Карл им всем приказал помалкивать… А жене сказал, что отправит её саму от двора жить куда-нибудь в захолустье. — Это графиня вспомнила уже с удовольствием. — А с Карлом лучше не шутить, он просто так словами не разбрасывается. Тогда она и попритихла.

«Странное дело, герцогиня мою сестру травить обещала, лицо щипцами жечь, а меня и мою жену привечает как родственников. Хотя и про меня ей епископ Вильбурга должен был всякого наговорить. Вот и пойми этих высокородных баб?»

А Брунхильда продолжала:

— А когда ещё тот случай с молодым принцем приключился, так она снова взбеленилась, почуяла, змея, что Карл за меня не вступится, поклялась, что в замке мне живой не быть и письма мне с угрозами писала… обзывала всяко… Хотя молодого принца, я особо и не привечала, он таскался за мной, везде, ловил меня в коридорах, чтобы поговорить, пока отец не видит, подарочки дарил, да я не брала, а я тогда опечалена была, что герцог мне молодую предпочёл, так он и воспользовался… А потом ещё и хвалился, дурак… А уж мамаша его как тогда взбеленилась… — И тут на глаза женщины наворачиваются слёзы: — Дочерей мне от двора забрать не дали, а теперь пишут, что эта старая тварь от двора моих девочек убрала, отправила жить в монастырь. — Она смотрит на генерала теперь с негодованием. А потом смахивает лежавшее на столе письма на пол, словно это оно во всем виновато. — Я этого Карлу нипочём не прощу. И уж сидеть в деревне и ждать, пока он ко мне пожалует, чтобы я его кровь старую разгоняла? Нет, уж… Не нужен мне его Штауфенхольм. Мне… Мне теперь и в Ланне не дурно жить. Да и не кидаются на меня тут с ножами ещё. И из пистолетов в меня не палят.

И Волков в этом с нею соглашается: несомненно, пока здесь ей и графу будет спокойнее. И он спрашивает, скорее машинально, чем пытается её