Путь Инквизитора. Том третий. Божьим промыслом - Борис Вячеславович Конофальский

послал Гюнтера к кучерам, сказать, чтобы те выпрягали из кареты лошадей. А сам взял лампу, книгу и устроился на кровати. Но и десяти минут не читал. Так умаялся за день, что и капли сонные опять не понадобились.

⠀⠀

*⠀ *⠀ *

⠀⠀

С самого утра, он едва закончил с жареными яйцами и колбасой, и едва принялся за кофе, как к нему явился человек, которого никак не ожидалось увидеть.

Бернард Копплинг приехал к нему с целым ворохом бумаг:

— Вчера вы были у моей матушки, и оставили изрядную сумму денег. Но всё дело в том, что отец может и не приехать в ближайшее время. И посему я могу взяться, за него, тем более что все чертежи и планы по вашему замку отцу делал я. Отец будет вовсе не против, а даже и рад, что я снял с него часть его работы.

«А буду ли рад я? Ещё не известно, каков ты мастер!»

Впрочем… Дом у этого Копплинга был весьма неплох, и в хорошую его карету, что остановилась как раз под окном у генерала, были впряжены очень неплохие кони. Да и сам архитектор к себе располагал: солидный уже, не юный.

— Я с вашим батюшкой много ругался, — произносит Волков.

— За всю мою практику, — отвечает архитектор, — у меня не было случая, чтобы хоть раз за всё строительство не довелось мне не поругаться с заказчиком. — Тут он развёл руками. — Таково наше ремесло.

— Вы пьёте кофе? — спросил у него тогда генерал.

И Копплинг вдруг удивил его:

— Если хорошо оно жарено. Вот у вас, я сразу почувствовал, едва вошёл, что пожарено хорошо.

— Сливки и сахар? — так приятно было Волкову находить людей, которые не морщились и не плевались от напитка. Он указывает архитектору на стул за столом: прошу вас.

— Разумеется, — тот кланяется и садится. И тут же добавляет: — Но давайте решим один вопрос сразу, господин барон.

— И что это за вопрос?

— Я просмотрел бухгалтерскую книгу отца, и там сказано, что он вам объявил, и что вы с тем согласились, что для завершения дела выплатите ему тысячу двести гульденов, а вы матушке передали лишь тысячу, я сегодня те деньги пересчитал. Вот и вопрос. Вы обязуетесь доплатить двести злотых?

Тут генералу захотелось вспылить… Но, честно говоря, стал он припоминать, что именно о тысяче и двух сотнях говорил ему старый архитектор в последнюю их ругань. И к тому же барону очень не терпелось закончить замок. Очень. А ещё он рассчитывал в скором времени пополнить свои сундуки. И посему нехотя согласился:

— Будь по-вашему. — И он кричит: — Гюнтер! Чашку господину Копплингу.

⠀⠀

⠀⠀

Глава 38

⠀⠀

Дела, дела, дела… Думал он, когда ехал в прекрасный Ланн, что будет тешить себя роскошным телом Брунхильды, вечером ложиться с нею в постель, и утром просыпаться с нею, так же, как было когда-то давным-давно. Или найдёт своих бывших оруженосцев, и как в прошлые времена пойдёт с ними в превосходные ланнские купальни, где белый мрамор и горячая вода, хорошие повара. Где юные девы и молодые жёны, алчные до подарков и золота готовы восседать за столами полностью обнажённые. Прекрасные, смешливые, хмельные и доступные. Но нет, он не успел выпроводить архитектора, с которым просидел за разговорами о замке не менее получаса, как явилась «племянница». Зашла по своему обыкновению без разрешения, без доклада, Кляйбер только проводил её удивлённым взглядом.

— Доброго вам дня, дядюшка. Готовы вы?

Волков позвал Гюнтера и велел ему нести чистую одежду. Так пока он одевался, Агнес не вышла, а уселась беспардонно на стул и не отводя от «дядюшки» взгляда, стала рассказывать о семье жениха. А когда он надел синий шёлковый колет со множеством пуговиц, так, к удивлению Гюнтера, она встала, оттеснила слугу: отойди, и принялась своими ловкими пальцами сама те маленькие пуговицы у барона на груди застёгивать. Волков тому не противился. Молодая женщина, надо сказать, привлекательная, вела себя как близкая ему. Как родственница. Она будто подчёркивала это перед всеми его людьми и слугами. И поехала не в своей карете, а села к нему. От неё пахло розами… И ещё чем-то. Мылом, что ли, каким-то неприятным, или зельем…

— Я к ним ненадолго, — предупредил он её.

— Я помню, помню, дядюшка… — соглашается «племянница». — Никаких посиделок, выпьем вина, они вам поклонятся, скажете им пару слов и всего-то.

— У меня ещё много дел, — поясняет он.

— Я знаю, графиня сказала, что вы до отъезда хотите с нею побыть, — говорит дева. И это слово "побыть" в её устах звучит просто и обыденно. Волков косится на неё, а Агнес и говорит ему:

— И она того ждет. Но в доме у неё за нею же и следят. А к вам в трактир ездить графине не по чину, опять же болтать будут.

— Мне нужно, чтобы она на письмо герцога ответила, — вспоминает генерал. — Мне это письмо надобно.

— Напишем письмо, напишем… — говорит «племянница», и в этом девичьем «напишем» чувствуется полное её участие в его делах. Но он почти не знает эту молодую женщину, она совсем уже не та, что была раньше, Волков не понимает:

— Неужели ты заняла такое место в городе и при дворе лишь благодаря своим зельям?

— Во многом, — отвечает Агнес. — Но путь свой я начала, как ваша племянница. Фамилия Фолькоф поначалу отворяла мне двери. А дальше уже я сама. Своим умом… Хотя, конечно, о ваших войнах и подвигах вести в город прилетали. И как вы свершите что-то: то еретиков побьёте где-то, то ещё что… Так меня снова все на обеды и ужины разрывали, не знала куда ехать, чтобы про вас последние сплетни послушать. А уж как графиня с графом в Ланне появилась, так мне проходу не дают: приведи её на ужин, да приведи… Ею стали все просто восхищаться. Дурень один, поэтишко местный, стихи ей посвящал… Какая она мужественная, да какая красавица… А молодые дураки стали носить шарфы в её цветах. — Агнес смеётся. — Аж бесит. И граф ещё… — Она качает главой. — Все ему умиляются. Думаю… Вырастет — умнее вас станется.

Да, это всё было хорошо, но…

— Следи за нею, как бы она тут глупостей не наделала, — говорит генерал.

— Слежу, — отвечает Агнес. — Вот придумываем с нею, как из Цумеринга для неё поместье какое добыть.

— У отца Родерика и поместья имеются? — удивляется барон.

— Имеются, у него, всё что только захочешь, имеется, — заверяет