Проживая свою жизнь. Автобиография. Часть I - Эмма Гольдман

открыть заведение в Браунсвилле — это был развивающийся центр недалеко от ипподрома, ежедневно там проходили тысячи людей. Мы нашли прекрасное место, тысячи людей там действительно проходили… но все — мимо нас. Они спешили на ипподром, а по дороге домой заходили в какое-нибудь кафе поближе к трассе. До того, что расходы окупятся, было очень далеко — нам не хватало средств даже на оплату арендованной мебели. Однажды к кафе подъехала телега, на которой увезли кровати, столы, стулья и прочую обстановку. Эд отпускал шуточки, но я видела, как он расстроен. Мы бросили дело и вернулись в Нью-Йорк. За три недели мы потеряли пятьсот долларов — это не считая труда, который Эд, Клаус и я вложили в эту никудышную затею.

Начав работать медсестрой, я поняла, что мне нужно пройти курс обучения в школе производственной подготовки. Младшим медсёстрам платили, как прислуге, и обращались с ними так же, а без диплома я не могла надеяться, что получу должность выше. Доктор Хоффман уговорил меня пойти в больницу Сент-Марк: там он мог номинально засчитать мне прохождение годового курса, потому что у меня имелся опыт работы. Это был прекрасный шанс, но тут на горизонте замаячила новая соблазнительная возможность — поездка в Европу. Эд всегда восторженно отзывался об очаровании Вены и возможностях, которые открываются там. Он хотел, чтобы я поехала в местную Allgemeines Krankenhaus66 и выучилась, для примера, акушерскому делу. Так я смогла бы зарабатывать больше, и у нас оставалось бы достаточно времени на совместный досуг. Мы едва начали жить вместе, но Эд был готов выдержать ещё год разлуки ради моего же блага. Для таких бедных людей, как мы, шанс воплотить идею в жизнь был призрачен, но я уже заразилась энтузиазмом Эда. Я согласилась отправиться в Вену с условием, что совмещу поездку с серией лекций в Англии и Шотландии: наши британские товарищи час­то просили меня приехать к ним.

Эд нашёл работу в деревообрабатывающей мастерской у одного знакомого венгра — тот был готов одолжить ему денег, но Федя настоял, чтобы мы по старой дружбе положились на него. Он брался оплатить мой переезд и высылать мне в Вену ежемесячно по двадцать пять долларов.

Но кое-что омрачало мне радость от предстоящей поездки: я думала о Саше в тюрьме. Европа так далеко! Эд и Эмма Ли пообещали поддерживать с ним связь и заботиться обо всём необходимом. Саша и сам уговаривал меня ехать. «Сейчас мне уже ничем не помочь, — писал он, — а Европа подарит тебе возможность познакомиться с великими людьми — Кропоткиным, Малатестой, Луизой Мишель. Ты многому у них научишься и получишь ценные знания для дальнейшей работы в американском движении». Это было в духе моего святого Саши — думать обо мне, исходя из пользы Делу.

15 августа 1895 года, ровно после шести лет в Нью-Йорке, я отплыла в Англию. Мой отъезд очень отличался от прибытия сюда в 1889 году. Тогда я была очень бедной — и не только в плане материального благополучия. В водоворот американского мегаполиса я попала сущим ребёнком. Теперь у меня был опыт и имя, я закалилась в суровых испытаниях и нашла настоящих друзей, более того — я наслаждалась любовью прекрасного человека… Я была богата, и всё же ощущала грусть. Перед глазами вставала Западная тюрьма с томящимся в ней Сашей.

Я снова плыла четвёртым классом, мои средства не позволяли мне потратить больше шестнадцати долларов на переезд. В таких же условиях плыли всего несколько пассажиров, некоторые из которых пробыли в Нью-Йорке не дольше моего. Они считали себя американцами, и сейчас с ними обходились более учтиво, чем с эмигрантами в 1886 году, плывшими, как и я, на Землю обетованную.

Глава 14

Уличные митинги в Америке редки, атмосферу на них накаляет ожидание стычек с полицией. В Англии всё по-другому. Здесь выступления под открытым небом — особая традиция. Они вошли у британцев в такую же привычку, как и грудинка на завтрак. В парках и на площадях английских городов звучат самые разнородные идеи. Публика не взвинчена до предела, нет вооружённых полицейских. Чуть поодаль от толпы стоит одинокий бобби67 — скорее ради приличия: в его обязанности не входит разгонять митинги и избивать людей.

Митинг под открытым небом в парке — центр притяжения народных масс; по воскресеньям туда стекаются так же, как по будням — в кафешантаны68. За участие в митингах не нужно платить, к тому же они намного зрелищнее. Тысячные толпы бродят от трибуны к трибуне, будто на деревенской ярмарке — не столько чтобы послушать выступления и узнать что-то новое, сколько чтобы развлечься. На первых ролях тут критиканы, которые с наслаждением пытаются «завалить» выступающего неожиданным вопросом. И горе тому, кто не разгадает намёков этих мучителей или недостаточно быстро найдёт остроумный ответ — он тотчас превратится в сконфуженную, беспомощную мишень для язвительных насмешек. Всё это я поняла, едва не потерпев поражение на своём первом митинге в Гайд-парке.

Я впервые произносила речь на открытом воздухе под безмятежным взором одинокого полицейского… Увы, точно так же спокойно вели себя и в толпе — ­говорить перед ней было, наверное, не легче, чем карабкаться по скале без единого уступа. Я быстро устала, сорвала голос, но всё же продолжала выступление. И тут публика расшевелилась: со всех сторон меня начали бомбардировать вопросами. Нападение застало меня врасплох, я была сбита с толку и порядком рассержена. Поняв, что потеряла нить рассказа, я разгневалась ещё больше. Вдруг мужчина из первого ряда крикнул: «Не обращай внимания, старушка! Травить оратора у нас — старый добрый обычай». «Добрый, говоришь? — переспросила я. — А мне кажется, что это подло — вот так прерывать говорящего. Впрочем, валяйте себе — только не обижайтесь, если я отплачу вам той же монетой». «Ну-ну, попробуй, голубушка! — кричали в публике. — Продолжай! Посмотрим, на что ты способна!»

Я говорила о том, что политика — институт бесполезный и даже губительный, когда прозвучал первый выстрел. «А разве не бывает честных политиков?» «Если бывают, то я о них не слышала, — отрезала я. — Политики обещают вам рай перед выборами и превращают жизнь в ад после них». «Верно, верно!» — одобрительно кричали мне. Но едва я вернулась к речи — новый удар настиг меня. «Старушка, а почему ты сказала „рай“? Ты веришь, что он существует?» «Конечно, нет, — ответила я. — Это для вас — вы