Моя милиция - Хайдар Халикович Яхъяев

— Чего не поделили?

— Эта старая калоша скрипит — иди да иди. Ты-то пойдешь, Клыч?

— Я тебе сказал, Сенька. Но сегодня не пойду. Завтра.

— Вот что, чижики, — решительно положил руку на стол Пахан. — Или вы слухаете меня, или катитесь вон сейчас же. И пусть вас берут, пусть пропадете вы, как мухи. Мне дела нет до вас. Пахан еще в силе, поняли?

Адыл и Сенька смотрели на эту черную, как корень дерева, узловатую руку, еще действительно крепкую. Но держится Пахан уже на характере. Его шпана выходит мало-помалу из повиновения.

— Ладно, — отступил с ворчаньем, как медведь, Сенька, — иду.

— Тогда катись в сарай, отсыпайся до ночи, — уже приказал Пахан.

И когда Сенька убрался, нацелился прищуренными глазами на Адыла.

— А ты чего тут развякался? Не пойдешь сегодня? Пойдешь, голубчик. Ты у меня вот где! На свободе долго не гулять тебе. Готовься и ты.

Вот он наступил, тот момент, когда Адылу нужно решительно и навсегда сказать свое слово.

— А ты чего шумишь, старый? — поднялся из-за стола Адыл. — Ты чего на меня пасть раскрыл? У тебя не скрываюсь, хлеба твоего не жру. И на свободе я законно, побег мне клеишь? Иди, справься в ГУМе. Меня за горло не ухватишь. Сказал — не пойду сегодня, и точка.

Он стоял перед старым бандитом, молодой, крепкий, рослый, на полголовы выше его, и смотрел ему в глаза пристально, внимательно, в каждую секунду готовый перехватить занесенную руку.

— Щенок! Дело завалить хочешь? Отойти хочешь? Помни, Пахан не простит! — хрипел старик, не решаясь кинуться на непокорного Клыча.

— И не шуми густо, старый. Теперь ты в шестерках будешь, понял? А пока закройся! — решительно наступал на старика Адыл, пока тот не отступил.

Не выпуская ни на минуту Пахана из поля зрения, осторожно вышел Адыл из старого низкого дома, пересек маленький дворик и одним прыжком оказался за калиткой. Всё. Вызов старику он бросил, теперь уже будет открытая война. Пахан будет цепляться за свою старую власть. И как он ни стар, Адылу надо быть настороже. Нож в спину, случайный кирпич на голову в переулке могут подвести итог спора. Черт с ним, сейчас главное дождаться Рагима.

До самого вечера он оставался в нервном напряжении, и когда показался Рагим, облегченно вздохнул.

— Самолет вовремя, Клыч, — присел рядом с Адылом мальчишка. — Я в справочном узнал. В одиннадцать местного.

— Пойдешь со мной, — распорядился Адыл.

— Дело? — загорелись глазенки у Рагима.

— Не то, что думаешь. Вот садись и слушай, — удержал за плечи Рагима Адыл. — Ты слушай...

История маленького мальчика, оставшегося в войну без отца, вечное недоедание и болезни матери привели Адыла в «хевру», компанию таких же обездоленных войной детей. Нашлись «добрые» люди, которые подкормили их, дали попробовать и анаши и водки. Что оставалось делать? Они шарили по всему Ташкенту, глаза и уши сильного и безжалостного Пахана. И были «мокрые» дела, и грабежи, вскрытые сейфы. А потом были и суды, и наказания. И трупы непокорных Пахану в колодцах канализации. Уже нет многих, но он, Пахан, еще есть, он живой, и он будет еще подлавливать таких, как Рагим.

Долго говорили в этот вечер, налитый душным зноем, уже уставший от всего этого Адыл и совсем юный зеленый Рагим, еще ничего не знавший об изнанке той жизни, в которую его втянули.

— Ты поедешь со мной в аэропорт, Рагим. Мы встретим одного очень хорошего человека, и ты поймешь, что лихая кража еще не самое главное и интересное на этой земле дело, — решительно закончил свой рассказ Адыл.

...Ташкентский аэропорт в вечерние часы полон праздничной жизни.

Праздничной была даже усталость, с которой люди выходили из самолетов, прилетающих со всего мира. Людские потоки на посадку и из самолетов не прекращались.

В залах тоже людно. Кого-то провожают, кого-то встречают, и Рагиму казалось, что здесь можно оставаться на целые недели, и никогда не надоест. Вместе с Адылом они постояли в скверике перед парадным входом, наблюдая взлеты и посадки.

Глаза мальчишки вспыхивали восхищением. Интересно, захватывающе! И когда он увидел экипаж летчиков, направляющихся к зданию аэровокзала, то не отрывал от них глаз.

— Что? Завидно? — приметил необычное возбуждение спутника Адыл. — А тебе не поздно об этом подумать.

— Ну да, мне, — недоверчиво шмыгнул носом Рагим. — Они вон какие!

— Чудак, ты же не знаешь, какие они были в твои годы... Но вот хотели и стали летчиками. Главное, не тушеваться.

— Я... учусь плохо, — признался Рагим. — Хочу школу бросать.

— А вот перестань путаться с Паханом, берись за дело, — положил руку на голову мальчика Адыл. — У тебя впереди вся жизнь.

— А ты, Адыл?

— Ничего, и я буду... дышать.

Он поначалу даже не узнал Таню. Она сошла с самолета в элегантном брючном костюме, с распущенными по плечам локонами, с аэрофлотской сумочкой на длинном ремне. Только очень легко живущие люди могут выглядеть так порхающе. Адыл уже знал ее другую, и поэтому не поверил своему впечатлению.

— Ну, здравствуй, Адыл, — протянула руку девушка. — А это кто? Не братик? Рассказывай, что у тебя? Давай в транзитную кассу вначале, я завтра улетаю в Свердловск. Меня там ждет мачеха. Все расскажу потом, потом...

Тане оставили номер в гостинице «Россия» по звонку из киностудии. Утром Адыл и Рагим ждали ее в вестибюле. Вошла еще более красивая, нарядная.

— Ну, мальчики, первый раз я в Ташкенте. Показывайте.

Весь тот вечер и половину следующего дня Адыл жил в каком-то трансе. Таня, Таня, она не хотела замечать главного. Заставила подробно рассказать о его мытарствах и планах. Наспех рассказала об Ольге Сергеевне, с которой Таня очень быстро подружилась, передала от нее короткое теплое письмецо.

И только уже в аэропорту на какую-то минуту приоткрылась, чтобы не огорчать окончательно Адыла.

— Ты не обижайся. Ты должен окончательно стать другим, понимаешь? И тогда, только тогда мы встретимся еще раз. Я сама понимаю, ты чего-то ждал. Но пойми меня правильно, Адыл. Я очень, очень верю, что все кончится хорошо. Но еще ничего не кончилось.

Как сон прошли эти сутки, и вот взметнулась в