Виктор Васнецов - Екатерина Александровна Скоробогачева

Однако нарастала и усталость Виктора Михайловича, и груз ответственности за многообразную и насыщенную деятельность тяготил его, как и довольно сжатые, четко обозначенные сроки окончания киевских работ. Художник вынужден был если и не уезжать в Киев, то работать над образами для киевского собора в Москве. В одном из писем Андриану Викторовичу Прахову Васнецов сообщал о ходе работ, делился и своими сомнениями:

«Москва, 25 марта 1894 г.

<…> За твое сердечное участие к моей художественной деятельности я всегда душой благодарю тебя – твое дружеское участие дорого мне не по личной только дружбе, но как участие глубокого и редкого знатока нашего великого искусства.

<…> Не можешь себе представить, как я истомился телом и душой – и душой, кажется, более! И знаешь сам, как успешно идет при таких условиях работа, что при обыкновенных условиях делается в день – на то нужна неделя, но, слава Богу, приступаю уже к последнему образу – “Св. Владимира”[466]. Эскизов я Вам не посылал (“Невского” и “Магдалины”)[467], но посылкой на утверждение в Комитет я бы еще более затянул дело – рискую представить на утверждение уже самые образа. Думаю, что против православия не погрешу.

Как ты, милый, поживаешь? Как твои дела? Думаю, что и ты страшно истомился, да и нельзя не измучиться, не истомиться! <…>

Тебя смущает мое академическое назначение[468], я и сам начинаю сильно задумываться. Как я совмещу горячую творческую деятельность с холодным педагогическим делом?»[469]

После нелегких раздумий, художник все же решил отказаться от педагогической работы, о чем узнаем из официального ответа на его прошение от 23 августа 1894 года.

«Вследствие поданного Вами 23 августа сего года прошения, имею честь уведомить, что его императорское Высочество, Августейший Президент Академии художеств, изволил изъявить согласие на освобождение Вас от обязанностей профессора-руководителя мастерской в высшем художественном училище при Академии согласно Вашей просьбе»[470].

Из-за постоянной занятости художник не успевал порой присутствовать на многих общественных мероприятиях. Так, он не мог посетить первое заседание съезда русских художников, которое открылось в Москве, в Историческом музее 23 апреля 1894 года, поскольку срочно должен был выехать в очередной раз в Киев для завершения работ во Владимирском соборе. Съезд русских художников был организован Обществом любителей художеств[471], а главной темой заседаний стала передача галерее Павла Третьякова собрания картин иностранных художников Сергея Михайловича Третьякова, бывшего председателем Общества любителей художеств в Москве, по его завещанию[472]. Павел Михайлович пристроил для собрания брата к зданию в Лаврушинском переулке два зала, в 1892 году передал галерею в дар Москве[473]. На съезде 1894 года он не присутствовал, поскольку хотел избежать чествования и уехал из Москвы.

Как человек искренне преданный искусству, Виктор Васнецов не переставал заботиться о «судьбах» выдающихся полотен отечественной живописи. В письме Григорию Рачинскому[474] он обращался к одному из важных для него вопросов – экспонированию знаменитого полотна Александра Иванова «Явление Христа народу»:

«Москва, 25 апреля [1894 г.][475]

Глубокоуважаемый Григорий Алексеевич.

Не имея возможности посещать заседания Съезда Русских Художников и любителей обращаюсь к Вашему содействию.

На 1-м съезде Русских Художников и любителей было бы своевременно и целесообразно поднять вопрос, близкий сердцу не только художника и русского, но и всякого просвещенного человека – вопрос этот касается исполнения заветного желания нашего великого и Гениального Иванова, Иванов в своих записках, изданных после его смерти, выражал желание, чтобы его картина “Явление Христа народу” была поставлена, в помещении с верхним светом[476].

В живописи XIX века по глубине замысла и выполнения равного произведения нет, Москва счастлива, что, обладая драгоценным собранием картин П. М. Третьякова, обладает вместе с тем великим произведением великого Русского гения живописи. Я убежден – если бы мы, потомки Иванова, исполняя его заветное, справедливое и скромное желание, поставили картину в условия, указанные бессмертным автором, – я убежден, что мы имели бы счастье увидеть совершенно новое и неожиданное для нас произведение. Условия, указанные автором, показали бы нам картину с самой выгодной стороны для общности и цельности впечатления.

При посещении музея Румянцева, вероятно, многим приходила эта мысль, и даже очень может быть, что я упреждаю чье-либо замечание об этом предмете, но я считаю за лучшее напомнить о нем лишний раз, чем вовсе о нем умолчать. Желание нашего великого художника так искренно свято, что невозможно сомневаться в истинном сочувствии почтенных членов съезда. Вопрос только в том: как практически осуществить предлагаемую задачу? Предрешить что-либо я не беру на себя смелости, но смею думать, что съезд мог бы обсудить дело, наметить удобнейший путь к осуществлению задачи – при участии ли частных лиц или общественного, или правительственного учреждения. В сочувствии и споспешествовании дирекции Музея трудно сомневаться, а если найдутся средства и возможность, то Музей не откажется помочь делу.

Письмо это прошу Вас, уваж[аемый] Гр[игорий] А[лексеевич], предъявить съезду согласно постановления Комитета. Если бы с чьей-либо стороны заявление об этом предмете уже состоялось, присоединяю мой голос к голосу истинных почитателей памяти нашего великого Иванова.

Примите уверение в совершеннейшем почтении к Вам, милостивый Государь.

25 апреля. Профессор Виктор Васнецов»[477].

Вопрос, поднятый в письме, несомненно, был актуален для своего времени, о чем свидетельствует история экспонирования выдающегося полотна Александра Андреевича Иванова. Виктор Васнецов всеми силами стремился в срок окончить работы во Владимирском соборе. Прерывая совсем ненадолго свой труд, длившийся уже десятилетие, он вновь возвращался к написанию образов, к доработке последних эскизов, орнаментов, к корректировке лесов. Даже его письма близким отражают его поглощенность живописью, как одно из писем жене, отправленное в начале мая 1894 года:

«Киев, 4 мая 1894 г.

<…> Я сегодня, в среду, начал уже серьезно работу. До сих пор нужно было пристроить леса и очистить ходы: все завалено было разным хламом. Праховы те же и встретили по-прежнему любезно. У Платоновых и Менков еще не был – собираюсь. Принялся за работу усердно, не знаю, как Бог поможет – работы много.

Насчет эскиза “Евы”[478] уже не хлопочите – обойдусь. А вот нехорошо, что я так был рассеян, что забыл эскизы “Благовещения” и “Евангелистов” (4)[479], и они, вероятно, находятся в папке между Аркадиевым шкафом и дверями. Кроме того, не худо было бы, если бы Аполлинарий отобрал мне фотографии Царских врат, с “Благовещениями”, и вообще – нет ли между фотогр[афиями] отдельно “Благовещений” и, кроме того, фотогр[афий] образов, “Богоматери”[480] – и все это (фотогр. и эскизы)