Берлин-45 - Сергей Егорович Михеенков

Оглушённый взрывом, я с трудом добрался до танка, расположенного в воронке, образовавшейся от разрыва большой бомбы. Мимо меня по огороду санитарки Маша Бахрак и Лида Петухова кого-то несли на носилках. Я остановил девушек, приподнял покрывало:

– Ранен?

– В грудь, – с трудом проговорил воин.

Лицо раненого показалось мне знакомым. Это не тот ли лейтенант из второго батальона, чей танк на учениях первым ворвался на фланг? Кажется, он.

– Лейтенант Пеху?

– Он самый, товарищ комбриг, – тихо проговорил офицер. – Жаль, рановато. Вылечусь – и снова к челябинцам.

…В тыл прошло ещё несколько раненых солдат. “Может быть, и убитые уже есть, – подумал я, – а бригада по существу ещё не вступила в бой”.

Подъехала машина с рацией. Начальник радиостанции старший сержант Виктор Колчин доложил: связь со штабом корпуса есть. Я попросил к микрофону генерала Г. С. Родина, доложил обстановку и, конечно, не преминул сказать, что меня неправильно ориентировали – никакого прорыва обороны противника в действительности нет. Я просил комкора помочь нам артиллерией и авиацией.

Генерал приказал закрепиться на данном рубеже.

Солнце скрылось за горизонтом, наступил вечер. Пошёл проливной дождь. Противник прекратил стрельбу. Я отдал распоряжение: личному составу бригады временно перейти к обороне, зарыться в землю. Люди приступили к инженерным работам».

Бригада подполковника Михаила Фомичёва возле деревушки Борилово повторяла судьбу полка Андрея Болконского на Бородинском поле…

Несколько дней бригада пыталась таранить оборону противника. Во время атак погибли командир автоматного батальона капитан Голубев и командир первого танкового батальона майор Степанов. Наконец, командование решило подвести к месту предполагаемого прорыва артиллерию. На этот раз атаковали ночью. И атака удалась. Бригада продвинулась в глубину до шести километров и продолжала наступление. Впоследствии ночные атаки танкисты Челябинской бригады применяли не раз и постепенно этот вид боя довели до совершенства.

Из воспоминаний генерала М. Г. Фомичёва: «Наступил рассвет.

– Справа отходящая колонна противника, – доложил командир танка Лычков и указал ориентир.

Я приник к прибору наблюдения. Действительно, группа колёсных и гусеничных машин, в том числе танки, отходила в сторону населённого пункта Злынь. Значит, наш замысел удался.

Враг, видимо, решил, что мы его окружаем, и начал поспешно отходить, двигаясь параллельно нашему маршруту.

У меня созрело новое решение: ударить по отступающей колонне машин. Тотчас были выдвинуты на прямую наводку артиллерийская батарея и взвод танков. Огонь по подставленным бортам немецких танков был эффективным. Запылали три машины. Из “Фердинандов” и “Пантер” выскакивали гитлеровцы и тут же попадали под пулемётные очереди.

– Молодцы, артиллеристы! Молодцы, танкисты! Ещё дайте огонька! – передал я по рации.

Горели подбитые танки. Сплошной дым окутал землю. Слева от меня показалась небольшая высотка, поросшая мелким кустарником.

– Жми на высотку, – последовала команда механику-водителю Мурашову.

В кустарнике на высотке наш танк остановился. Впереди простиралось пшеничное поле, слева от которого тянулась небольшая рощица. Она привлекла моё внимание, и не зря. В тот же миг из-за неё показалось несколько танков, вслед за которыми бежала пехота. Стало очевидным: противник наспех подготовил контратаку, пытается задержать наше продвижение.

Я связался по рации с командиром второго батальона.

– Говорит первый. Как слышишь меня? Приём!

– Слышу вас пло…

– Двадцать второй! Двадцать второй! Говорит первый!

В ответ молчание. Оборвалась связь. Как быть? Связаться с командиром первого батальона? Но ведь его нельзя снимать с правого фланга, да и времени на переброску уйдёт много.

Между тем немецкие танки уже шли на нас. Выход был один – связаться с кем-либо из командиров рот и взводов. Радист Петров нашёл нужную частоту. Мне кто-то ответил. Я открытым текстом спросил, с кем имею дело.

– Лейтенант Акиншин вас слушает, товарищ комбриг, – узнал он меня по голосу.

Я кратко изложил обстановку и приказал организовать отражение контратаки.

– Вас понял. Рядом со мной ещё два наших танка. Всё будет в порядке.

Вскоре три танка выдвинулись влево и укрылись в густой пшенице. Немцы, не подозревая о засаде, продолжали выдвигаться вперёд. И угодили прямо под огонь наших танкистов. Внезапность ошеломила гитлеровцев, их танки начали пятиться назад, а пехота попыталась спрятаться в роще. Отступающих настигли снаряды и меткие пулемётные очереди. Загорелся один фашистский танк, другие торопливо ретировались.

Не скрою, в эти минуты я испытывал большую радость. Солдаты немецкой дивизии поспешно отступили на юго-запад. Вскоре мне всё же удалось связаться по рации с командиром второго батальона.

– Как идут дела?

– Отлично, товарищ первый. Вижу отдельные строения и ветряную мельницу. Кажется, Злынь.

– Действуй, Фёдоров, но смотри в оба…

– У меня всё хорошо, – доложил командир первого батальона Чирков. – Немцы поспешно отступают. Только что догнал их тылы. Часть машин раздавил, несколько немцев сдались в плен.

– Не останавливайтесь! Вперёд на Злынь!

Я распорядился посадить автоматчиков на броню танков.

Сминая небольшие заслоны, танки успешно продвигались вперёд, давили грузовики и повозки, в упор расстреливали бегущих гитлеровцев.

– Вышел на окраину деревни Злынь, преследую отходящего противника, – сообщил Чирков.

Такой же доклад последовал и от комбата Фёдорова. Он добавил, что его подчинённые подбили пять средних танков и уничтожили в Злыни несколько огневых точек.

– Хорошо, Василий Александрович! После боя представьте к награде отличившихся.

А тем временем немцы, сосредоточив крупные силы на небольших высотках за Злынью, встретили челябинцев мощным заградительным огнём. Последовали тревожные доклады. Противнику удалось подбить три наших танка и одно орудие. Наступление пришлось приостановить».

Этот яркий и динамичный отрывок из мемуаров боевого генерала – свидетельство того, что М. Г. Фомичёв действительно был «танковым Чапаевым». Решительный, порывистый. Быстро принимал нужные решения в ходе боя, когда обстановка менялась каждую минуту.

В районе Злыни бригада оказалась в трудном положении. Немцы успели подготовить мощную оборону и поджидали наступавшие батальоны на выгодных позициях. Разведка не сразу обнаружила тщательно замаскированные противотанковые орудия и окопанные танки. Некоторые взводы и отдельные танки, увлечённые погоней за отступающим противником, зашли вглубь его обороны. Начались бои в полуокружении.

Начальник штаба бригады доложил о потерях. Среди погибших значился и экипаж Т-34 «Челябинский пионер» лейтенанта П. И. Бучковского. Накануне во время наступления танк Бучковского вырвался вперёд. Вначале бронебойная болванка сорвала гусеницу, но танкисты быстро натянули её и снова начали маневрировать. Потом «тридцатьчетвёрка» провалилась в глубокую воронку, откуда не могла самостоятельно выбраться. И мгновенно стала мишенью для немецких артиллеристов. Спустя некоторое время рота капитана Бахтина прорвалась к месту гибели экипажа. «Челябинский пионер» выгорел дотла. Члены экипажа П. И. Бучковский, В. Г. Агапов, М. Г. Фролов и В. И. Русанов сгорели. Возле гусеницы был найден ТТ лейтенанта Бучковского, в стволе записка: «Жаль, что так рано приходится расставаться с жизнью. Повоевали немного, но успели убить более сотни гитлеровцев. Отомстите за нас, друзья. Прощайте!»

В то время существовал приказ: если танк подбит, но есть возможность вести огонь, нужно вести огонь; если танк загорелся, то нужно сделать всё, чтобы потушить огонь и спасти боевую машину; экипаж может покинуть танк только с разрешения командира.

«Тридцать дней из пятидесяти, – вспоминал бывший командир Челябинской танковой бригады, – в течение которых продолжалась Курская битва, наша бригада провела в непрерывных боях. Уже одно это потребовало от танкистов-челябинцев исключительной выносливости и выдержки, неиссякаемого наступательного духа. Мы несколько раз ходили в наступление, отражали многочисленные контратаки противника, которые часто заканчивались рукопашной схваткой. И всегда люди бригады держались стойко, дрались мужественно.

…Мне хорошо запомнился день 10 сентября 1943 года. С утра я был занят разработкой документа для штаба корпуса. В штабной автобус вошёл бригадный почтальон рядовой Григорий Онуприенко. Он был с мешком, в котором оказались письма, не вручённые бойцам и командирам, погибшим в боях.

– Что с ними делать, ума не приложу, – сказал Онуприенко.

Писем было немало. К адресатам они так и не попадут, и те, кто писал их, никогда уже не получат ответа. Передо мной и сейчас, как наяву, лежат эти невостребованные треугольники…»

Труден был путь на Берлин. И зачастую бой за небольшую деревушку и за «небольшие высотки», едва обозначенные на карте, оказывался куда труднее штурма плотно