Товарищество на вере. Памяти Инны Натановны Соловьевой - Анатолий Смелянский

«Мольер»

Пьеса М. Булгакова «Мольер» (первоначальное название «Кабала святош») была завершена осенью 1929 года, а в марте 1930‑го запрещена для постановки во МХАТе. Вскоре Булгаков был принят на службу в Художественный театр на должность режиссера-ассистента (что было результатом его письма «Правительству СССР»). В «новом качестве» переступил он порог театра, созданного «для славы страны» (это из его письма Станиславскому). В свою очередь, основатель МХТ из‑за границы, где он лечился после инфаркта, приветствовал творца «Кабалы святош», а по поводу «нового качества» вспоминал героя булгаковской пьесы, которому удавалось совмещать профессию литератора с актерским и режиссерским делом. Сравнение с Мольером было в высшей степени лестным, но в реальности дело обернулось совершенно иначе.

«Двойные краски», которыми пользовался Булгаков в «Мольере», ни у кого не вызывали сомнений. Драматурга увлекала возможность сочинить «драму судьбы», где можно было бы исповедаться на глубоко личную тему. Речь шла о художнике, призванном осуществить свой дар в условиях государства, в котором правит мрачная организованная сила религиозных фанатиков, сплоченных в некую «кабалу». Жизнь Мольера в булгаковской версии имеет смысл только в связи с «Тартюфом». Нет той цены, которую он не заплатил бы за то, чтобы написанное не было уничтожено. Обязательства перед не рожденной на сцене пьесой оказываются превыше всех иных обязательств автора. В театральной судьбе «Мольера» эта тема получила неожиданное продолжение. Булгаков накликал свое будущее.

Пьесу репетировали пять лет с перерывами: начали в одной эпохе, а подгадали к совершенно иной. Спектакль этот стал, по выражению Немировича-Данченко, сказкой театрального быта. Следует сказать, что «морфология» этой сказки состояла из довольно традиционных сюжетных блоков и мотивов.

Пьесу репетировал Николай Горчаков, поначалу Мольера должен был играть Москвин, но в результате роль отошла к Станицыну. В марте 1935 года Горчаков показал прогон пьесы в Леонтьевском переулке, в доме Станиславского. Прогон этот стал едва ли не самой драматической точкой в отношениях Булгакова с Художественным театром. Станиславский, к тому времени оторванный от жизни реального МХАТа, меньше всего был заинтересован в быстром выпуске спектакля (практически уже готового). Он начал с актерами серию педагогических экспериментов в русле разрабатываемого им тогда «метода физических действий». Определенное пренебрежение к авторскому тексту, которое шло от эксперимента, соединилось с принципиальным расхождением между автором и режиссером в сценической трактовке Мольера. Станиславский желал представить гениального драматурга, который сражается с королем. Булгаков, движимый своей бедой, хотел видеть на сцене «лукавого и обольстительного галла», спасающего свою пьесу любой ценой. Как и в «Турбиных», автор пошел на сделку с писательской совестью. Зажав самолюбие, он начал вписывать «зеленые заплаты в черные фрачные штаны». Заплаты эти режиссера не удовлетворили. Требовались все новые и новые поправки (на пятом году репетиций). Драматург не выдержал. После резкого письма Булгакова, адресованного основателю театра, Станиславский спектакль оставил. Работа перешла к Немировичу-Данченко, который и выпустил «Мольера».

М. Болдуман – Людовик XIV. «Мольер» М. Булгакова. Фото из архива Музея МХАТ

Премьера прошла 15 февраля 1936 года и подоспела к погрому, сигнал которому был подан тремя неделями раньше редакционной статьей «Правды» «Сумбур вместо музыки». Булгаковский спектакль вписали в этот контекст.

Спор о том, как показывать гений Мольера, проявил свой подспудный смысл. Происходила явная перемена государственных вкусов. Фасадной империи нужны были фасадные классики. Идея кровосмешения, которой воспользовался Булгаков, равно как трагифарсовая разработка жизни французского комедианта, получающего за свое унижение символические тридцать су, были уже немыслимыми на главной сцене страны. Наступили времена «изнародования классиков», к тому же сам спектакль по замученной пьесе оказался художественно уязвим. Станицыну роль явно не удалась. Тут не было ничего из того, на чем настаивал Станиславский. «На сцену выходит пожилой комедиант с самодовольно незначительным лицом. Маленькие глазки, кривая победоносная улыбка, обозначившееся брюшко и суетливая задыхающаяся речь». Это зарисовка Бориса Алперса, которую подтвердили остальные рецензенты спектакля, менее или еще более враждебные. Полным успехом и у зрителей, и у критики пользовался лишь блистательный Король – М. П. Болдуман. «Золотой идол», которого Болдуман играл с флегматичным холодком, вышел на первый план и стал воплощением роскошной имперской постановки «из золота и парчи»: это были цвета нарождавшегося «большого стиля» сталинского театра. «Тяжелая пышность эпохи», воссозданная Петром Вильямсом, не имела, однако, противовеса в виде «бедного окровавленного мастера», который виделся драматургу. При этом премьерные спектакли имели громкий успех, в них играли любимцы Москвы Борис Ливанов (Муаррон), Михаил Яншин (Бутон), Ангелина Степанова (Арманда). Публика смаковала отдельные «острые» реплики, вполне улавливая в фигуре «лукавого и обольстительного галла» судьбу современного драматурга.

Сам же драматург остро предчувствовал катастрофу.

Крест на «Мольере» поставила редакционная статья «Правды» «Внешний блеск и фальшивое содержание» от 9 марта 1936 года. Вечером того же дня Елена Булгакова записала в дневнике: «Когда прочитали, М. А. сказал: „Конец «Мольеру», конец «Ивану Васильевичу»“. Днем пошли во МХАТ – „Мольера“ сняли, завтра не пойдет.

Другие лица».

Спустя полвека архив Политбюро открыл механизм интриги, что закрутилась весной 1936 года на высшем государственном уровне. П. Керженцев, тогдашний председатель Комитета по делам искусств, инспирировал статью «Правды», вернее, сделал донесение, предложил меры и получил резолюцию Сталина, которую сам же и выполнил. Министр возбуждал подозрительность вождя опробованными средствами: «Несмотря на всю затушеванность намеков, политический смысл, который Булгаков вкладывает в свое произведение, достаточно ясен, хотя, может быть, большинство зрителей этих намеков и не заметит. Он хочет вызвать у зрителя аналогию между положением писателя при диктатуре пролетариата и при „бессудной тирании“ Людовика XIV».

Лукавый царедворец предложил не запрещать спектакль сверху, а предоставить МХАТу возможность самому отречься от него. Сталин начертал: «По-моему, товарищ Керженцев прав. Я за его предложение».

В Художественном театре выполнили предначертанное с изумившей Булгакова поспешностью, которую он никогда не смог простить руководству МХАТа. «Мольера» сыграли всего семь раз. Вскоре после запрета спектакля Булгаков покинул МХАТ. «Из Художественного театра я ушел, – сообщал он Вересаеву 15 сентября 1936 года. – Мне тяжело работать там, где погубили „Мольера“». Так закончилась «сказка театрального быта», отражавшая в полной мере ситуацию Художественного театра середины 30‑х годов.

Московский Художественный театр. Сто лет. М.: изд-во МХТ, 1998

«Последние дни»

Булгаков в середине 30‑х годов написал пьесу о Пушкине без Пушкина. Художественный театр решился поставить эту пьесу уже без Булгакова. Так закольцевался сюжет. Премьеру намечали на осень 1941-го, но война помешала. Выпускали спектакль весной 1943 года, возвратившись из эвакуации. Выпускал спектакль, по мхатовской традиции, Немирович-Данченко.