Ледяное пламя Якова Свердлова - Роман Валериевич Волков

и незаконным, но оттого не менее эффективным. Тем удивительнее неувядающий оптимизм Свердлова. Упорный беглец, пробыв два месяца едва на свободе, арестован. Его определенно предали, предал кто-то из близких ему людей. Он оторван от главного дела своей жизни, от того захватывающего момента, когда наконец удалось добиться впечатляющего успеха. Ему светит суровое наказание — хуже, чем по предыдущим приговорам. Его многострадальная жена и сынишка сейчас томятся в застенках, и неизвестно, как долго их будут мучать. Им лишь несколько часов дали на то, чтобы разделить радость ожидания второго ребенка, а теперь будущее не родившегося еще существа — туманно и тревожно. Этот страшный груз Яков словно бы не замечает.

Свердлов демонстрирует несгибаемый дух. На сей раз даже не тюремщикам — чего на них тратить время. Он пишет друзьям — людям, способным понять его образ мышления, оценить и разделить мощь человеческого жизнелюбия: «Жизнь моя довольно богата. Если же добавить ко всему „силу духа“, дающую возможность чуть ли не в любой момент переноситься в наиболее желательный пункт земного шара, то я иногда и с друзьями беседую. Хорошо, Лидия Ивановна, жить на свете! И дочери своей должны сие внушить. Жизнь так многообразна, так интересна, глубока, что нет возможности исчерпать ее. При самой высшей интенсивности переживаний можно схватить лишь небольшую частицу. И надо стремиться к тому лишь, чтобы эта частица была возможно большей, интересной…»

Как видим, Яков все продолжал бороться с мрачным подростковым упадничеством у юной Киры, даже из тюрьмы мотивируя девчонку держать по жизни нос кверху. И ей он честно писал, что и сам порой поддается пессимизму, но временное отступление не означает поражения, пока ты сам не сдашься: «Он говорил о неизбежных жизненных трудностях, о том, что в его сердце тоже порой закрадывается „грусть-тоска“. Но обо всем этом он говорил как о чем-то временном, преходящем, над чем господствует „научная уверенность в неизбежности победы гармоничной жизни“. Словами „гармоничная жизнь“ он называл социалистическую революцию, о которой в то время нельзя было писать открыто» (165).

У Свердлова наготове имелся проверенный рецепт — как с пользой коротать в тюрьме сколь угодно затяжное следствие. Он снова садится с завидным прилежанием за немецкий и французский. Об этом он упоминает в письме заочному знакомому — Винцасу Мицкявичюсу-Капсукасу, отсидевшему шесть лет и ожидавшему во Владимирской каторжной тюрьме амнистии по случаю трехсотлетия дома Романовых: «нашему брату необходимо знание трех, по крайней мере, иностранных языков». А Александру Эгон-Бессеру он шлет просьбу выслать книг: «Есть у меня французские, немецкие книги. Но не только учебой в буквальном смысле занимаюсь, пополняю и общие знания… Побывал у меня Шелли, Верхарн, Верлен, Эдгар По, Бодлер, Кальдерон… Перечитываю частенько Гейне, он у меня в подлиннике…» (165)

Донесение департамента полиции Енисейскому губернатору об аресте и высылке Я. М. Свердлова в Туруханский край Енисейской губернии. 19 апреля 1913 года. Подлинник

[РГАСПИ. Ф. 86. Оп. 1. Д. 100. Л. 1–1 об]

Близкая подруга Крупской, «хранитель традиций партии», по уважительному определению Ольминского, и будущая руководитель секретариата Свердлова — Елена Стасова по прозвищу Гуща именно своего шефа называла примером подлинного совершенного революционера: «Перечислить все аресты и ссылки Якова Михайловича более чем трудно — столько раз он им подвергался. Каждый вынужденный перерыв в партийной работе Яков Михайлович использовал для пополнения своих знаний. В тюрьмах Яков Михайлович изучил иностранные языки, политическую экономию, математику. Все прочитанное он конспектировал, делал выписки. Память у него была отличная, а записанное он часто помнил наизусть. Читал он в тюрьме без конца, так что тюремный день у него был большой, спал он не больше пяти-шести часов в сутки. В тюрьмах и на воле Яков Михайлович выковывал из себя профессионального революционера. Попав в тюрьму или ссылку, Яков Михайлович всегда стремился поскорее вернуться к партийной работе, сразу же думая о побеге. Относительно того, где Яков Михайлович сидел и куда он ссылался, можно было бы написать отдельную брошюру, тем более что большинство его ссылок кончалось побегом и возвращением к партийной работе» (170).

Cледствие по делу Свердлова продолжалось три месяца. Как ни старались чиновники, но доказательной базы для громкого процесса над лидером антиправительственного движения собрать не удалось. Яков угадывал опытным взглядом, чутьем, что расследование находится в завершающей стадии. Он знал, что его снова ждет Сибирь, но это ожидание, вопреки стремлениям тюремщиков, в Свердлове пробуждало подъем душевных сил. Об этом он сам писал своей юной корреспондентке Кире: «Из тюрьмы Яков Михайлович прислал нам еще одно письмо. Это было уже весной. „…Чуть не со дня на день ожидают отправки, — писал он. — Почти уверен, что в последних числах апреля распрощусь с Питером. Надолго ли? Аллах ведает. Думаю, что попаду на этот раз подальше. Хотя и занимает этот вопрос, но не останавливаюсь долго на нем. Гадай не гадай — толк один. Начинает весна действовать. Хочется скорее на воздух вольный, на солнце. Его здесь так мало, пара жалких лучей нет-нет пробьется через решетку. Вижу немного зелени на прогульном дворе. Но что за зелень?! Три-четыре чахлых деревца. Наряду с этим передо мной возникают картины могучих сибирских лесов, по которым идешь-идешь — и конца им нет… Заниматься начинаю меньше, чаще является желание прогуляться шесть шагов вперед, шесть назад, мурлыкая песенку… О себе не горюю. Мне что? Сил, энергии хватит еще надолго. Так сильна `воля к жизни`, что буду жить, жить, поскольку возможно полнее“» (165). Ха-ха, думали напугать Свердлова Сибирью? Напрасно…

В апреле 1913 года Особое совещание при министре внутренних дел рассмотрело дело беглеца и увеличило срок ссылки Свердлова до пяти лет вместо предложенных Департаментом полиции четырех. Обсуждался и вопрос выбора места ссылки — изначально рассматривался прежний Нарымский край. Однако, ввиду закоренелости политической неблагонадежности ссыльного и его пяти побегов на протяжении двух лет, местом пребывания Свердлову было определено самое отдаленное и суровое место царской политической ссылки — Туруханский край.

Глава 30. «Отсюда бежать невозможно…»

Туруханский край — нынешний север Красноярского края. Земля совершенно бескрайняя, в представлении городского обывателя Европейской России, труднопроходимая. В сравнении даже с отнюдь не курортным Нарымским краем, Туруханский был и остается ощутимо более суровым местом. Практически вся его территория находится в зоне вечной мерзлоты, зима здесь может длиться до десяти месяцев в году, температуры регулярно падают ниже шестидесяти градусов, тундровые и лесотундровые равнины пронзают насквозь убийственные ветра с Ледовитого