Ледяное пламя Якова Свердлова - Роман Валериевич Волков

Нансен — атлет и лыжник — он, как говорят, у себя в Норвегии дом не отапливает, льдом умывается. До чего уж человек закаленный и крепкий, но давеча тут гостил у нас и сказал, что на лыжах Енисейскую губернию пересекать бы не рискнул. Гренландию, говорит, сдюжил, а тут зимы суровее будут. И он прав, прав господин Нансен». Яков заметно оживился: «Неужели сам Фритьоф Нансен посещал Туруханский край, а мы с ним разминулись?» Пристав развел руками: «Авось вернется еще. Понравилось ему тут. С остяками много времени проводил. Вы здесь надолго у нас, дождетесь еще. А раз у нас с вами полное понимание, то местом пребывания назначаю вам Селиваниху».

Селиваниха была ближней деревней — всего-то три десятка верст от Монастырского. И пока Якова туда везли на лодке, он все думал о знаменитом путешественнике. Полярный исследователь, дипломат высокого ранга, доктор зоологических наук и основатель новой науки — физической океанографии — и все это один человек, сильный, умный и целеустремленный. Свердлов в свои гимназические годы увлеченно читал о захватывающих экспедициях отважного норвежца через Гренландию, о его попытке покорения Северного полюса. Когда он сам принимал активное участие в Первой русской революции, Нансен боролся за независимость Норвегии от Швеции и вместе с другими патриотами смог одержать победу. А еще в память Якова врезались слова Нансена об эскимосах Гренландии, которые, по мнению исследователя, «живут в условиях подлинного коммунизма, а так называемый „прогресс“ разрушает их по-своему совершенную традиционную культуру, в которой нет запретов, насилия и даже бранных слов» (172). Теперь, когда Якову самому предстояло близко познакомиться с коренными народами Севера, наблюдения Фритьофа Нансена ему казались особенно любопытными и заслуживающими более глубокого исследования. А пока требовалось осмотреться. Впереди еще оставались пара летних месяцев, чтобы понять, каким образом Свердлов совершит невозможное — побег из Туруханского края.

Копия Письма Я. М. Свердлова Р. Я. Малиновскому с сообщением адреса для отправки литературы и денег, снятая особым отделом. Примечательно, машинистка добавляет еры, которые сам Свердлов игнорировал. 27 сентября 1913 года

[РГАСПИ. Ф. 86. Оп. 1. Д. 6. Л. 1–1 об]

Свердлов быстро нашел лазейку, как ему получить свободу передвижения внутри огромного края. 27 июня он написал в заявлении туруханскому приставу: «Ввиду полной невозможности достать какие-либо продукты в Селиванихе, прошу разрешить мне приезжать раз в неделю в село Монастырское за продуктами» (45). Первым же делом Яков обзавелся небольшой, но ходкой и устойчивой лодкой. Волжанин придирчиво выбирал, показывая продавцу, что его-то, знатока, не объегоришь, как какого иного горожанина «с России». Лодка была на Туруханке главным залогом независимого перемещения, залогом выживания, о чем Яков написал жене в одном из первых писем: «Енисей здесь широк — считают, пять верст. Дух захватывает, когда пересекаешь реку! Я теперь могу за день добираться до Монастырского, а при известной сноровке и возвращаться в Селиваниху тем же днем» (2).

А тем временем Роман Малиновский продолжал выслуживаться перед Департаментом полиции. После ареста временного тайного редактора «Правды» из-за кордона спешно вернулся редактор постоянный — Иосиф Джугашвили. Он спешно принимал инициированные Свердловым грандиозные начинания, с такой же энергией, что и Яков, вникал в дела Петербургского комитета, подминал под себя большевистскую фракцию в Думе. В отличие от обходительного и коммуникабельного Свердлова, Сталин был категоричен, резок и не терпел возражений. Поэтому предатель избавился от неудобного руководителя, что называется, «с чувством глубокого удовлетворения». В марте 1913 года Сталина арестовала охранка — меньше месяца он прожил в Петербурге на свободе. Особое совещание при МВД по накатанной уже схеме — большевик? член ЦК? «Правда»? — присудило Джугашвили четыре года ссылки в Туруханский край.

Ловкий провокатор умудрился даже бросить тень подозрений на свою жертву. О Джугашвили поползли глухие слухи, что он сам связан с охранкой. Отголоски этой истории тянулись за Сталиным всю его жизнь. Об этом, например, после разоблачения культа личности вспоминал Никита Хрущев, якобы Сталин в личной беседе сокрушался: «И на меня, дескать, есть показания, что тоже имею какое-то темное пятно в своей революционной биографии… Поясню, о чем шла речь. Тогда хоть и глухо, но бродили все-таки слухи, что Сталин сотрудничал в старое время с царской охранкой и что его побеги из тюрем (а он предпринял несколько побегов) были подстроены сверху, потому что невозможно было сделать столько удачных побегов. Сталин не уточнял, на что намекал, когда разговаривал со мной, но я полагаю, что эти слухи до него как-то доходили. Он мне о них не сказал, а просто заявил, что чекисты сами подбрасывают фальшивые материалы» (173, 174).

В Монастырское Иосиф Джугашвили прибыл одновременно с радостным для Якова Свердлова известием — в середине июля у него родилась дочь. Счастливый отец своим громоподобным басом провозгласил на всю пристань: «Назову мою малышку Верушкой!» Сложно сказать, было ли это импульсивным решением услышавшего вдохновляющую весть родителя, или же Свердлов давно заготовил это имя на случай рождения дочки.

В Туруханском крае собралась тогда весьма представительная и примечательная компания. К пожизненной ссылке в Сибирь был приговорен член ЦК РСДРП Сурен Спандарян. Пятью годами раньше он входил в состав Бакинского комитета, которым тогда руководил Джугашвили. В Баку товарищ Тимофей, как называли Спандаряна подпольщики, был членом редколлегий газеты Союза нефтепромышленных рабочих «Гудок» и нелегального издания «Бакинский пролетарий», а затем и «Бакинский рабочий». За год до этой встречи товарищ Тимофей был арестован с прокламацией «За партию», написанной Джугашвили, но ее автором полиция объявила Спандаряна, и тот лидера не выдал. Коба и Тимофей были очень рады видеть друг друга. Спандарян до самой своей смерти в 1916 году был одним из тех немногих, кого Сталин мог называть другом (175). В ссылке Спандарян находился со своей гражданской женой Верой Швейцер, которая тоже была активной большевичкой: «Коба при встрече улыбался, и по нему видно было, насколько он рад меня видеть, но все время я чувствовал, что он о чем-то молчит» (171).

О чем же молчал соратник Спандаряна? Мы можем только догадываться. Возможно, Сталин молчал о том, что наверняка знал — их со Свердловым руководство партии будет пытаться вытащить. Пусть Спандарян был членом ЦК, пускай он был его настоящим другом, но Коба не собирался даже обсуждать с Тимофеем план побега, не говоря уже о том, чтобы пригласить его бежать вместе. В отличие от компанейского Свердлова, Сталин знал точно — енисейский Боливар вынесет лишь двоих. И он не ошибался. Когда еще Иосиф Джугашвили находился в пути, Ленин из