Ледяное пламя Якова Свердлова - Роман Валериевич Волков

и бегство за границу — эмоциональным выгоранием. Ленин отказывался принять тот факт, что его глава парламентской фракции — банальный платный информатор спецслужб: «Из рассмотрения обстоятельств ухода Малиновского и его личных объяснений руководящее учреждение приходит к убеждению, что поступок Малиновского не имеет под собой политической подкладки и является всецело результатом обостренной нервозности, душевной усталости, временного затмения, в состоянии которого Р. В. Малиновский совершил это вопиющее нарушение дисциплины» (119).

Впрочем, такая удивительная политическая близорукость тоже имела логичное объяснение. Просто надо принимать во внимание, что в то время в политическом подполье «царила прямо-таки эпидемия слухов и подозрений о провокации». Эпидемия эта в Москве, например, характеризовалась такими фактами, что следует из Заключения следственной комиссии по делу Р. В. Малиновского от июля 1914 года, что москвичи-марксисты Одиссей и Аркадий, встречаясь, сообщали друг другу о взаимных подозрениях в провокации! Другой марксист, Химик, ставил тогда условием работы прекращение разговоров о провокации — настолько эти разговоры были несерьезны (183). Как говорится, если некий мальчик будет постоянно кричать «волки», при появлении настоящей волчьей стаи на его крики никто не обратит внимания.

С уходом Малиновского вся прозорливая агентурная работа против Свердлова и Сталина рухнула. В марте 1914 года начальник московской охранки сообщил начальнику Енисейского губернского жандармского управления, что «Свердлов — беглый административно-ссыльный Туруханского края, по сведениям агентуры отделения, временно после побега скрывался в гор. Москве. Произведенной разработкой выяснить местопребывание Свердлова не представлялось возможным. По сведениям из того же источника, названный Свердлов 15-го минувшего февраля выехал из Москвы за границу, но куда именно, неизвестно. Отъезд его на вокзалах наружным наблюдением отмечен не был» (101).

Начальник Енисейского ГЖУ Байков реагировал как положено, отписывал розыскное начальнику охранки Железнякову в Енисейск, тот во исполнение приказаний высокого начальства слал гневные распоряжения туруханскому приставу Кибирову — проворонил Свердлова? А Джугашвили тоже сбежал? Немедля проверить местонахождение! Затем неповоротливая машина раскручивалась в обратном направлении — дескать, «меры к предупреждению их побега приняты». Потерявши нить, ведшую их в самое сердце большевистских замыслов, жандармы стали слепы, а карательный механизм — медлительным и неэффективным.

В мае Байков поднял новую тревогу: «Ссыльно-поселенец Перовской волости Сурен Спандаров Спандарян собирается бежать, и кроме того ему поручено организацией подготовить материал для съезда в Вене в августе месяце». О связи товарища Тимофея с товарищами Кобой и Андреем жандармам было хорошо известно. Если планирует бежать один, нужно проверить всю компанию — до сих пор ли они пребывают в ссылке. И Московское охранное отделение не замедлило включиться в общий хор паникующих жандармов (73).

13 ноября 1914 года полковник Байков из Красноярска вновь, уже в категорической форме, предписал ротмистру Железнякову в Енисейске точно проверить, находится ли на месте водворения административно-ссыльный Яков Мовшев (Михайлов) Свердлов или же бежал. А о результатах проверки подробно донести (101). Репутация Свердлова как отъявленного беглеца и непримиримого врага государства наконец-то была оценена государством с должным уважением. Но как только пропал доносчик с объективной информацией, репутация зажила своей собственной жизнью, делая из Свердлова пугало, а из жандармов — форменных дураков.

Глава 32. Как поссорились Яков Михайлович и Иосиф Виссарионович

А Свердлов и Сталин в то время были уже очень далеко от шпионских интриг в столице и даже от хлопот местного жандармского начальства, «как бы чего не вышло». Несостоявшимся компаньонам по побегу, а ныне товарищам по несчастью нужно было обустраивать свою жизнь в этом лишенном надежды месте. Невысокие горы, невысокая предтундровая тайга, всего восемь дворов и на сотню верст вокруг — более ни человека.

Поселились Свердлов и Сталин в доме большой семьи Тарасеевых — крепких и справных крестьян. Свободной оказалась лишь одна небольшая комната, да и та проходная. Хозяйские ребятишки постоянно толклись у постояльцев. Ни о каком уединении в таких условиях речь не шла. В ту трудную пору Свердлов написал своему другу Ольминскому строки, весьма глубоко передающие его внутреннее состояние: «самое тяжелое — это оторванность от всего живого, что надо обладать сильным источником внутренней бодрости, чтобы не подвергнуться воздействию мертвечины» (184).

Хотя оба ссыльных и жили в тесноте, но явно не в обиде, первое время — во всяком случае. Их квартирный хозяин Федор Андреевич был щедр и радушен по отношению к постояльцам, даже рискуя ради них собственной свободой: «Я, как и другие, часто Сталину и Свердлову давал лодку. Жандарм хотел взять подписку, чтобы я им лодку не давал, но я подписку не дал. Меня хотели посадить в тюрьму». Но чрезмерная бдительность надзирателей могла стоить жизни поднадзорным. Магазинов в Курейке не было (129). И вопрос добычи пропитания ложился на плечи самих ссыльных. Полностью же жить на всем хозяйском двум здоровым мужчинам было и совестно, и попросту невозможно — Тарасеевы не потянули бы двух нахлебников при всем желании.

Сталин впоследствии так описывал свой быт со Свердловым: «Мы готовили себе обед сами. Собственно, там и делать-то было нечего, потому что мы не работали, а жили на средства, которые выдавала нам казна: три рубля в месяц. Еще партия нам помогала. Главным образом мы промышляли тем, что ловили нельму. Большой специальности для этого не требовалось. На охоту тоже ходили» (185). Указанный размер казенного пособия вызывает сомнения, но с остальным все так и обстояло.

Понятное дело, что поначалу Яков вряд ли рисковал уходить в незнакомые дали в одиночку, скорее всего, он составлял компанию братьям Тарасеевым, но его спортивная подготовка и отвага внушают уважение: «Вот мы с приятелем бросили „пометы“ на зверей. Через день приходится ходить на голицах за 9–10 верст. Погода чудесная, природа восхитительная, воздух прелесть. Очень хорошо пройти около 20 верст. Я настолько привык к голицам, что двигаюсь на них совершенно свободно и не устаю» (165).

Сталин же, судя по воспоминаниям жителей Курейки и его друзей, с большим интересом вникал в заполярный крестьянский быт. Он, как и Свердлов, легко находил общий язык с местными, был любителем народных песен, помогал Тарасеевым строить дом. А квартирная хозяйка Якова и Иосифа Анфиса Степановна вспоминала о своих знаменитых квартирантах: «Есиф веселый парень был, плясал хорошо, песни пел, со стражником дружбу водил, а тот ему письма куда-то отправлял» (186).

Что-что, а праздники любили оба — и Свердлов, и Сталин. Здесь, на задворках цивилизации, это был единственный способ развеяться, хоть на часок забыть о своей горькой доле. На вечеринках Свердлов всегда выходил плясать, хотя плясать и не умел (187). Казалось, что Яков и Иосиф полностью адаптировались