Ледяное пламя Якова Свердлова - Роман Валериевич Волков

в присвоении имущества которого Джугашвили обвинила мироедихинская общественность. Учитывая, что с обоими усопшими Сталина связывали не самые приятные воспоминания, искренность этого отзыва вызывает некоторые сомнения. Но тем не менее вождь никогда публично не отзывался о Свердлове негативно.

Глава 33. Сквозь тундру и тайгу

Оба ссыльных постепенно налаживали свою жизнь в Курейке.

Однако как же решался вопрос с оружием? Ведь ссыльным строжайше было запрещено владеть им. Даже за предоставление лодки Свердлову и Сталину их квартирного хозяина Тарасеева надзиратель Лалетин грозился упечь в тюрьму. Этот вопрос был решен к обоюдному удовольствию и жандармов, и ссыльных. Дочь Марины Цветаевой переводчица и искусствовед Ариадна Эфрон в конце сороковых отбывала ссылку в Туруханске. Она вспоминала встречу с местным жителем из коренных народов Севера Афоней Тетериным. Тот утверждал, что был приставлен к Сталину, дабы Иосиф Виссарионович не сбежал из ссылки: «с ним Сталин и рыбачил, и охотился, но ружье за ним носил только Афоня — Сталину это запрещалось» (195).

Если Сталин не отходил от Курейки дальше чем на пятнадцать верст, довольствуясь ближними окрестностями станка, Свердлов жадно изучал безграничный край. Он постоянно вспоминал короткий рассказ пристава Кибирова о пребывании в Туруханке живой легенды арктических исследований Фритьофа Нансена. Особенно его цепляла фраза, повторенная Иваном Игнатьевичем, что сам Нансен «на лыжах Енисейскую губернию пересекать бы не рискнул. Гренландию сдюжил, а тут зимы суровее будут». Свердлова распаляла, зажигала мысль о соперничестве со знаменитым норвежцем. Каждый раз, отправляясь в дальнюю поездку, он словно бросал заочный вызов своему безмолвному конкуренту.

Яков и в Курейке первым делом купил лодку, достаточно вместительную и ходкую, чтобы осмеливаться на полутораста-двухсотверстные рейды. Надзиратель Мерзляков к этому относился с истинным северным спокойствием — куда он денется из Туруханки, вернется рано или поздно, коли не потопнет. Ну, а Яков дозволенной возможностью пользовался очень активно, возвращаясь в Курейку лишь передохнуть да пополнить припасы. Он мотался взад-вперед, спускаясь по Енисею до станков Горошиха и Ангутиха, по реке Курейке поднимался высоко на север — до озера Дюпкун, до самых отрогов массива Путорана. Яков проходил на своей лодке свыше пяти-шести сотен верст, останавливаясь по пути в селениях остяков и тунгусов (кетов и эвенков).

Кто-то из местных поведал Свердлову о невероятно высоком водопаде, который можно увидеть далеко-далеко на озере. Яков загорелся мечтой увидеть это чудо природы. Исследовать столь уникальный объект — это уже не мальчишеский, а вполне себе взрослый вызов товарищу Нансену. Однако до того места от устья реки Курейки было более 800 километров. Свердлову рассказали о Тальниковом водопаде, высочайшем не только в России, но и всей Азии. Каскадный, пятнадцатиступенчатый гигант высотой от 600 до 700 метров — он был должным образом исследован лишь в 1990 году экспедицией Петра Кравчука. К сожалению, нет никаких сведений о том, смог ли добраться до Тальникового водопада Свердлов.

Яков путешествовал с большой аптечкой, которую они со Сталиным готовили для побега. Она ему оказалась очень полезной, чтобы наладить контакт с аборигенами. Европейская медицина в то время заканчивалась на Енисее в Монастырском. Редко-редко фельдшер совершал объезд енисейских станков, а к коренным народам Севера никогда и не помышлял заглянуть. Немудрено, что Свердлов без особых медицинских знаний и опыта прослыл на Курейке «большим доктором». Пробовал себя Яков также в качестве этнолога и лингвиста. Он пытался самостоятельно выучить кетский и эвенкийский языки. Постоянно выписывал в книжечку новые слова, повторял фразы. Через некоторое время он мог уже каким-то образом объясняться с остяками и тунгусами.

Легенды о встречах Свердлова с местными краеведы и журналисты собирали в конце 50-х и в 60-х годах — с новым ростом общественного интереса к зачинателям революции популярность Якова Михайловича в СМИ и у писателей резко выросла. Сотрудники знаменитого журнала для детей и юношества «Уральский следопыт» отправились в командировку за статьей по местам енисейско-курейских вояжей Свердлова. О дружбе своего отца с Яковом Михайловичем рассказал бригадир рыболовецкого колхоза Никифор Ламбин: «Вижу, неподалеку стоит незнакомый человек. Росту невеликого, черная бородка с завитушками, на носу — два стеклышка. Я прикрикнул на собак, и незнакомец вошел в чум. — Здравствуйте, — сказал он приветливо. Я даже вздрогнул. Ну и голос!» Гостя пригласили войти, ему налили полную чашку ухи, дали лепешки. В ответ тот поделился табаком — товаром в этих краях ценным и всегда долгожданным. Начали знакомиться: «Как звать-то тебя? — Яков Михайлович. — Якоп, значит, по-нашему? Гость улыбнулся. — Да, да, Якоп. А фамилия — Свердлов. Потекла тихая, степенная беседа. Об охоте, о нашем житье-бытье… До позднего вечера засиделся у нас Яков Михайлович. После его ухода отец говорил, прищелкивая языком: — Э-эх, какой хороший гость! На других сапсем не похож!..» (196)

Бригадир енисейского рыболовецкого колхоза Никифор Ламбин в 50-е годы рассказал уральскому журналисту Степанову о том, как любознательный Свердлов исследовал быт народа кетов

В следующий раз встретились Свердлов и Ламбин уже зимой. Яков тогда купил шесть ездовых собак и нарты — так путешествовать по руслам рек получалось еще быстрее, чем на лодке. Никифор утверждал, что как раз перед той встречей у отца всю пушнину отобрал лично пристав Кибиров, всучив ограбленному остяку взамен три бутылки водки. Позволим себе усомниться. То ли у старого кета разыгралось воображение, то ли журнальный редактор решил не отступать от лубочного изображения жандармов в детской литературе, но фразы вроде «золоченые пуговицы и погоны так и горели на солнце» не выдерживают столкновения с реальностью — в парадных мундирах грабить трудовой народ отправлялись совсем уж сказочные «беляки». Надзиратели, конечно, кормились на вверенной их попечению территории, рассматривая неравноправную торговлю с коренными народами как своеобразные дополнительные командировочные. Но Иван Игнатьевич свою долю от перепродажи пушнины если и брал, то получал ее с самих надзирателей, поэтому выступать первобытным сатрапом и разбойником главному силовику края не было ни малейшего резона.

Тем не менее остяк горевал. В пересказе Никифора та беседа отца со Свердловым проистекала следующим образом: «Ничего, Ламбин, не горюй, получишь назад свою пушнину. — Эх, Якоп, Якоп… Разве худая собака отдаст добычу? Разве зимой бывает теплый дождь? — причитал отец. — Бывает, бывает, — твердо сказал Яков Михайлович». Через неделю обещал вернуться полицейский, чтобы снова удачно поменять казенку на шкурки, но его уже поджидал Свердлов: «Будто гром зарокотал, послышался голос нашего гостя: — А ну, прекратите издевательства над человеком! Грабитель повернулся к Якову Михайловичу. — Что-о?! Мы съежились от страха. Казалось, дюжий полицейский