Ледяное пламя Якова Свердлова - Роман Валериевич Волков

печку, готовил завтрак, умывал и одевал детей. Да-да, Свердловы совсем обустроились в Монастырском — для пропитания малышей они купили корову. Просто невероятно, как отчаянный рубаха-парень товарищ Андрей, лихой соперник самого Нансена в арктических делах, вдруг превратился в самого идеального мужа, о каком только может мечтать русская женщина. За ним в этой заснеженной пустыне Клавдия Новгородцева действительно была — как за каменной стеной.

Бродяжью натуру Свердлова все же нельзя было упокоить в один миг. Как потом вспоминала Клавдия Новгородцева, зуд приключений Яков успокаивал во время прибытия пассажирских и торговых судов: «Яков Михайлович не пропускал ни одного парохода. Он переходил от пассажира к пассажиру, со свойственным ему уменьем завязывал беседы с людьми, неизменно находил интересных собеседников и, что называется, вцеплялся в них с такой силой, устоять против которой было невозможно. Сутками Свердлов разговаривал со свежими людьми, и, когда пароход уходил, Яков Михайлович знал обо всем, что творилось на свете… По кусочкам, по крупинкам, из писем и газет, из бесед с живыми людьми Свердлов собирал обширную информацию о событиях в стране, о жизни партии. Всеми полученными сведениями он спешил поделиться с товарищами по енисейской ссылке» (2).

Раз уж у него закончились протяженные разъезды, Свердлов обратился к политической научной работе. За зиму 1915–1916 годов и до Февральской революции он успел написать три довольно увесистых труда: «Царская ссылка за десять лет (1906–1916 гг.)», «Туруханский бунт» и «Очерки по истории международного рабочего движения». Последнюю работу он планировал развить до объема полноценной книги, но не успел ее завершить до падения режима в стране. Однако Свердлов успел на основе свежих статей и книг Каутского, Гильфердинга, Паннекука собрать и сверстать две остроактуальные брошюры — «Раскол в германской социал-демократии» и «Крушение капитализма». Стоит отметить, что кандидат исторических наук, архивист Ольга Эдельман считает, что он не был особо талантливым публицистом: «Это типичные посредственные тексты, выходившие из-под пера социал-демократов того времени, скучно и вяло написанные, совсем непримечательные по мысли. Примеры из местной жизни встроены там в обыкновенную марксистскую схему» (191). Вероятно, можно сказать, что Свердлов был крепким ремесленником, уверенно владеющим пером.

Все это немалое количество авторской и редакторской работы плюс статьи для «Сибирской жизни», а в довесок метеостанция и полноценное крестьянское хозяйство отнимали у Якова массу времени. В письме к М. С. Ольминскому он писал, что «работать приходится по ночам, урывая время у сна. На сон остается только около 4 часов в день» (2).

А уж на фоне своего товарища-соперника Свердлов был и вовсе неутомимым, да и продуктивным при этом, тружеником. Сталин, засев в Курейке, словно бы превратился в обычного сибиряка-северянина. Он делал вид, что участвует в активной политической жизни ссылки (довольно безрезультативно, как мы помним). Он обещал написать статьи, рецензии, заметки. Он просил прислать книги и периодику. Строил размашистые планы. Но несмотря на видимость активной работы, результат оставался нулевым. Сталин охотился, рыбачил, вел хозяйство, но так и не написал ни строчки. «В общем, складывается картина сплошных длинных каникул. В редких письмах за границу Владимиру Ленину или Григорию Зиновьеву Сталин обещал новые статьи по национальному вопросу, но тексты их неизвестны: вероятнее всего, он так ничего и не написал» (191).

Зато эпистолярному жанру Иосиф Виссарионович уделял по-прежнему немало времени. В начале 1916 года он отправил письмо за границу в большевистский центр, где говорит о безделье и просит «поделиться денежками» (173).

Наверное, по причине того, что его ссылка была больше похожа на каникулы, Сталин не любил вспоминать Курейку в публичном пространстве. Когда осенью 1942 года в Красноярском краевом издательстве вышла книга «И. В. Сталин в сибирской ссылке» под редакцией будущего генсека К. У. Черненко, она вызвала у «отца народов» резкое недовольство и раздражение (199). Иные ссыльные и арестанты писали толстенные книги.

Его сосед и соперник Свердлов наваял и статей, и очерков, и исследований, и брошюр. А «бессмертным наследием» самого Сталина за четыре года в Сибири остались только жалобные и нетерпеливые письма «вышли денег, твой Джугашвили». И очевидно, это стало еще одной причиной зависти и обиды, которую злопамятный грузин затаил на Свердлова.

Охота, рыбалка и кулинария — вот на что он тратил свое время. Всегда отличавшийся хлебосольностью и вообще умением создавать и поддерживать вкусное уютное застолье, Сталин и на сей раз произвел неизгладимое впечатление на своих друзей-южан: «Мы не успели снять с себя теплую полярную одежду, как Иосиф куда-то исчез. Прошло несколько минут, и он снова появился. Иосиф шел от реки и на плечах нес огромного осетра. Сурен поспешил ему навстречу, и они внесли в дом трехпудовую живую рыбу. „В моей проруби маленькая рыба не ловится!“ — пошутил Сталин, любуясь красавцем-осетром. Оказывается, этот опытный „рыболов“ всегда держал в Енисее свой „самолов“ (веревка с большим крючком для ловли рыбы). Осетр еле помещался на столе. Сурен и я держали его, а Иосиф ловко потрошил огромную рыбу» (200).

Навык обращения с северной рыбой, приготовления строганины и других традиционных сибирских блюд Сталин сохранил на долгие годы. «В 1939 году первый секретарь ЦК Компартии Грузии Кандид Чарквиани увидел на столе у вождя в Кремле удивительное блюдо — крупного замороженного сырого лосося, с которого Сталин „острым ножом ловко срезал тоненькие стружки“, сказав, что привык к такой пище в Курейке» (191). Даже если бы срок ссылки Сталину увеличили, судя по всему, он без проблем бы мог жить на Крайнем Севере еще долгие годы.

Свердлов в кулинарных талантах ничуть не уступал своему главному сопернику. Ловкий и умелый, он с большим интересом осваивал рецепты северной кухни. По словам жены, еду тоже готовил он, и «готовил превосходно»; один из ссыльных даже утверждал, что Свердлов «перещеголял в этом „искусстве“ всех туруханских хозяек». Более того, его пельмени «славились далеко за пределами Монастырского, и немало товарищей с дальних станков собирались в Монастырское на свердловские пельмени» (191). Рецепт, к сожалению, так никто и не удосужился записать. Сохранилось лишь упоминание, что Яков смело экспериментировал с различными начинками, пуская в ход и разную дичь, и благородную рыбу, и первую нежную зелень.

Свердловы тоже отличались радушием и гостеприимством. Их домик-метеостанция стал главным клубом ссыльных Монастырского: «Вечера проходили в шумных беседах, спорах, обсуждениях последних событий и часто заканчивались прогулками с возней, снежками и пиханием друг друга в сугроб. Любили петь хором — как революционные, так и народные песни. Часов в девять-десять все расходились по домам, а Яков Михайлович садился за работу. Поздним вечером и ночью для него наступала самая напряженная