Выбор - Галина Дмитриевна Гончарова

Макарий, так пусть и отправляется сразу же, чего тянуть? Не стоит женщине надежду напрасную давать, чем быстрее осознает Марина, что кончено все, тем лучше.

Да и просто ведьму рядом с собой держать не надобно бы, но о том промолчит Борис. Не то патриарх точно ее сожжет.

— Слава Богу, государь! Молиться буду, чтобы в новом браке у тебя все хорошо было, чтобы деточек твоих я окрестить успел! Может, монастырь святой Варвары?

— Это который?

— В Ярославле, государь.*

*- такого монастыря в реальном Ярославле нет. Но — мир чуточку альтернативный, прим. авт.

— Хорошо, патриарх. Я Марину готовить прикажу, а ты спишись покамест с Ярославлем, гонца, что ли, послать им. Пусть приготовят все. Будет Марина там жить, безвыездно. Как раз приготовить они все успеют, а Марина туда санным путем и отправится через несколько дней.

— Вот и ладно, государь. А там по весне и для тебя отбор устроить можно?

Борис только головой качнул.

— Не нужно, Макарий. Выбрал я уже.

— Кого ж, государь?

Макарий и так понял, что выбрал Борис. Такое у него лицо стало… светлое. Ясное.

С таким лицом только о любимых думают, и о любящих. Когда не взаимная любовь, так-то и не смотрят.

— Неважно это. Главное, чтобы на ней Федор не женился.

— Ох, государь.

— А что такого? Али не мужчина я?

— Как бы сплетни не поползли нехорошие, государь.

— Судьба царская такая, Макарий. Что ни сделай, а сплетничать о тебе будут. А уж что потомки скажут, и вовсе лучше не думать.

— Ты, государь, сначала сделай потомков тех…

— И за этим дело не станет.

Улыбка у Бориса стала веселой и лукавой, и Макарий рукой махнул.

А какая, и правда, разница? Был отбор?

Был.

Что, государь на нем и себе не мог невесту заприметить? Тоже мог…

Главное, что рунайку ту отослать решился, а остальное… да и пусть! Своя царица-то куда как лучше, то каждому понятно!

— Хорошо, государь. Может, на Красную Горку и две свадебки сыграем?

— Подумать надобно, Макарий. Свадьба царская — сущее разорение.

— Вот бы и экономия была, государь?

— Я подумаю.

Настаивать Макарий не решился. Но порадовался втихомолку. Хорошо, когда все так сходится. А рунайка… да пусть ее! Не приобрела она себе сторонников, никто о ней не заплачет. Туда ей и дорога, в монастырь, о том и сказал государю еще раз. Мало ли что? Но Борис только головой кивнул, ни протестовать не стал, ни настаивать, ровно и не о его любимой речь велась.

— Вот и ладно. Сколько времени тебе надобно, Макарий?

— Думаю, государь, что к началу поста уж отправится твоя супруга в монастырь.

— Ты с этим не тяни. Чтобы и доехать по зимнему времени успела, и постригли ее сразу же.

Патриарх понимал.

Развод государь объявит, а все ж… нехорошо это. Пока царица не мертва, али не пострижена, до конца себя государь свободным считать не будет. Что ж, за Макарием дело не станет.

— А когда против она будет?

Улыбка Бориса патриарху очень не понравилась, потому что не была она доброй или веселой. Была она сильно похожа на оскал того самого государя Сокола. Верхняя губа вздернута, того и гляди, клыки блеснут острые за тонкими губами.

— Не будет она против. Чай, жить ей хочется.

Патриарху вот тоже… захотелось. Так что мужчина кивнул.

— Сделаю, государь.

Борис его проводил, да и на кровать завалился.

Не будет он сегодня ничем заниматься, лучше будет он спать да сил набираться. Еще бы Устя рядом посидела, за руку его подержала, да к ней нельзя сейчас. А жаль…

Так Борис и уснул с улыбкой на губах, думая о сероглазой девушке.

* * *

Под вечер к пасынку царица Любава заявилась, прорвалась-таки, грудью бы дверь снесла, аки таран. И атаковала также, в лоб, куда там тарану несчастному, щепка он супротив Любавы-то!

— Боря, ты развестись решил?

— Тебе чего надобно, царица?

— Боря… не знаю я, что с Маринушкой случилось…

Борис и слушать перестал. Ишь ты… Маринушка! То морщилась, ровно от полынной настойки, а то поет соловушкой.

— Боря?

— Тебе чего надобно, царица? Чтобы не разводился я?

Любава замялась.

Как-то так ей и надобно бы, да разве о таком впрямую скажешь?

Борис, который мачеху и так-то не любил, а уж сейчас особенно, ухмыльнулся, добил.

— Разведусь. И еще раз женюсь, пусть мне сыновей родят. Дюжину.

Любаву аж перекосило всю.

— А коли отравили Маринушку? Или порча какая?

— Ты сюда глупости говорить пришла? Так поди вон, некогда мне!

Любава даже обиделась на пасынка, никогда он так грубо не выставлял ее.

— Боря, ты ж ее любишь! Смотри, не пожалеть бы потом!

— Сейчас уже жалею! Иди отсюда, пока вслед за ней не отправилась.

Любава аж задохнулась от возмущения.

Она⁈

В монастырь⁈

Да как… да что этот мальчишка себе позволяет⁈ Плевать, что царь! Обнаглел он, совесть потерял!

— Ты, Боря…

Выслушивать глупости Борис не расположен был. Тряхнул колокольчиком, кивнул слугам.

— Больше царицу Любаву ко мне не пускать. Захочу — сам позвать прикажу.

Любава вышла и дверью хлопнула.

Да как он смел⁈

Погоди, Боря, поплатишься ты у меня!

* * *

К Ижорским во двор Михайла не въезжал — входил. Лошадь свою в поводу вел, как вежество того требует.

Он хоть и сам Ижорский, да не боярин. Род древний, а родство дальнее, семья бедная, а все ж ближник царевича. Вовремя Истерман уехал.

Когда б не знал Михайла кое-чего о Федоре, поди и самое худшее бы подумал. Про Истермана-то он уже понял кой-чего, понавидался в странствиях своих.

Есть такие… которые как маятник. Туда качнутся, сюда двинутся… ненормально это, ну да покамест не кусаются, Михайла их и не тронет. Другое дело, когда такое к Михайле пристанет.

И это бывало.

Убить Михайла такого извращенца не убил, а порезал знатно. Кстати, тоже иноземец то был, в Россе-от такое не в почете. Узнает патриарх — монастырским покаянием не отделаешься, могут и кол в то самое любвеобильное место засунуть.

А вот на иноземщине, говорят, оно процветает. Дикие люди, что тут сказать? Одно слово — немцы! Немтыри! Даже по-человечески и то говорить не умеют! *

*- раньше немцами и называли всех иностранцев. От «немого». Говорить-то на нормальном русском языке они