Выбор - Галина Дмитриевна Гончарова

Понятно, настоящие захоронки у боярина в другом месте, ну так и про них узнать можно, когда поспрашиваешь как дОлжно. Было б время и возможность.

Но ему и того, что просто так выложено хватить может.

Есть о чем задуматься? Есть…

Отбор закончится, Федор Устинью не отпустит добром, бежать им придется, ежели она предложение Михайлы примет. Деньги надобны будут, а где их столько взять, да побыстрее?

То-то же.

Боярин с удовольствием порадеет. А ежели нож к горлу приставить? Да допросить, как положено? Кое-что Михайла и сам умел, опосля ватаги. Помощника бы, а то и двух… но где ж их взять? Сивый, дурак такой, и сам бы подставился, и Михайлу на дно утянул. Не было в нем прозорливости, а только тупое желание хапнуть побольше и пожить получше, а как деньги на жизнь закончатся — заново хапнуть. Нет, Михайла не таков.

Ему тоже денег хочется, но когда получит он их… уедут они с Устей куда подальше, в Сиберь, там и дело себе найдут. Теми же мехами торговать можно, али с золотом связаться. Михайла неглуп, он справиться сможет и не с таким, только капиталец для начала надобен, а теперь и ясно, где его взять.

И Михайла с удовольствием отпил еще глоток наливочки.

* * *

Патриарх на кузину свою смотрел без всякого одобрения.

Хоть и дальняя, да родня они с Любавой, потому он и для нее старался. Сколько мог делал, а только и против своей совести не попрешь.

Пока государь за рунайку свою цеплялся, не давил на него Макарий, но сейчас-то поменялись обстоятельства, переменился ветер.

Когда Борис ее удалить желает, что патриарх сделать должен? Развода ему не давать? Так государь и сменить патриарха может. Это кажется только, что мирские владыки до церковных дел не касаются, на деле-то все иначе.

Государи из рода Сокола считали, что вера должна служить делам государственным, а именно поддерживать государство, да укреплять его, а патриарх должен бок о бок с царем идти. Тогда и у царя все ладно будет, и патриарху хорошо станет.

Макарий о судьбе некоторых из предшественников своих достаточно наслушался. И помирали патриархи совершенно случайно, и сами в скиты удалялись в дальние, совершенно добровольно.

И то…

Патриарх ты в церкви. А за ее стенами?

Кто и в грех впадал, детей плодил, кто просто родней своей дорожил, кто карман свой набивал — для каждого свою плеть найти можно. Найти, надавить — и славься, новый патриарх. Можно ли на Макария надавить?

А что — не человек он? Еще как можно, своих детей ему Бог не дал, а вот племянников он любит искренне. И помогал им… немного. То, что до поры молчит государь, не значит, что он что-то спустит Макарию. Все в дело пойдет, дайте время. Макарий в Борисе и не сомневался ни минуты.

— Чего надобно, государыня?

Любава поняла, что разговор почти официальный пойдет, нервно венец поправила. Чувствовала она себя не слишком хорошо, да выбора иногда и нет. Вставать надобно, действовать, а то не расхлебаешь потом-то.

— Ваше святейшество…

Макарий кивнул, подтверждая, что родственники они там, али нет, а разговор у них будет государственный.

— Ваше святейшество, пасынок мой страшную ошибку совершает. Не надо бы ему разводиться, не к добру…

Макарий руку поднял, речи ненужные остановил. Чего их слушать-то бестолку? Ни к чему государыне воздух переводить, а ему ерунду слушать, пустое это.

— Ты помолчи, государыня, послушай, что мне известно стало. Бесплодна рунайка, да и припадок случился у нее. Не сможет государь ее оставить, бояре давить начнут.

— А когда не начнут?

Макарий только головой покачал.

— Начнут. Боярин Пущин намедни уж интересовался, чего я тяну с разводом. Да и государь тоже поскорее удалить Марину требует.

О четырех монастырях, о мощах, которые должен был прикупить для него Истерман, о прочих приятностях и полезностях, обещанных Борисом, да щедрой рукой, патриарх умолчал. Бориса-то он знал хорошо, у государя слово твердое, сказал — сделает. Не любит он на храмы деньги выделять, но коли сказал — быть? Так и будет. И в срок.

А Любава… оно родня, конечно, и Макарий ей радел, чем мог. Но… Федька-то рос-рос и вырос, и получившееся Макарию ой как не нравилось. Когда Федор маленьким был, там можно было говорить, что из него правитель хороший получится. Сейчас же, на него глядючи, Макарий точно знал ответ — не получится.

А плохой государь — равно слабая страна — плохая вера — мало доходов у церкви. Оно и дураку понятно.

Когда б Федор был не хуже брата, Макарий бы Любаву поддержал. Да только Федор Борису и на подметки не сгодится, нет в нем царского характера, нет полета, размаха нет. Дурость есть, да желание на своем поставить, а для правления маловато упрямства.

Нет, менять Бориса на Федьку, это как коня на зайца: может, и полезен где будет длинноухий, да ускакать ты на нем никуда не сможешь.

— Так зачем долго тянуть? — Любава платочек пальцами перебрала. Нервничала она сильно. Многое от разговора зависит, а патриарх явно помогать не желает. — Мне бы только годик и надобен. Даже отослать рунайку можно, только зачем ее так быстро постригать?

Макарий бороду огладил. Вздохнул.

— Государыня, приказ царя есть. Когда ослушаюсь я, беды у меня уж будут.

— Не будут. Уговорю я Бориса.

— Неуж не пыталась до сих пор? Не верю.

Патриарх в цель попал. Пальцы в платочек впились, Любава глазами сверкнула.

— Боря сейчас горяч слишком. Опамятует — сам прощения просить придет, и у меня, и у Марины, может, и не простит потом, что поторопились-то.

— Государыня, нет у меня выбора, я тоже человек подневольный, коли указал государь делать — я и сделаю. А приказ его таков, что к Красной Горке царица Марина уж должна быть в монахини пострижена.

Любава ногой топнула.

— Неуж… нашел кого?

Макарий промолчал. А потом сделал то, за что себя потом корил: веки чуточку опустил.

Видимо ему было многое, и то, что государь не выглядит, как горем убитый — тоже. Уж Макарий-то всякого понавидался, в монастыре пожил, служкой в церкви начинал, мальцом еще….

Рубите ему хоть бороду, хоть голову, а только Борис ранее свою рунайку любил без памяти. А потом все одно к одному легло, да быстро так, ровно вышивал кто крупными стежками.

Обет этот,