Собрание сочинений. Том I. Поэтические сборники - Павел Николаевич Шубин

села

Встанет пред тобой,

Горой крутою,

Хоть бы самой ровною была.

Мимо палисадников точёных

Тихо пробирайся стороной,

Сˆеченый кнутами батрачонок,

Никому на свете не родной.

Тяжела чужая милостыня,

Корка хлеба чёрствая – горька;

Под окном протянутая,

Стынет

Худенькая детская рука.

Сгинет детство,

Ласточкой-касаткой

Промелькнув у низкого окна…

Что ж, расти, Василий,

Плачь украдкой,

На́ поле работай дотемна.

Всё пойми,

Покорствуя и споря,

Выживи, изведавши всего,

Чтобы

Человеческое горе

Стало горем сердца твоего.

Чтоб в тебе

Отныне и до века

Только ярость билась,

Как гроза, —

Ко всему,

Что душит человека,

Гасит злобой детские глаза.

Так выходят люди доброй воли

В кипень штормов,

В сумрак боевой,

Чтоб за мир

Забитый,

Полный боли,

Постоять своею головой.

Взвейся в небо,

Капитан Андреев, —

Снова злобный «Юнкерс» пред тобой,

Встреть его

Над нашей батареей,

Над степною речкой голубой.

…И – полгода боя,

Разве мало,

Чтобы, корчась в огненной золе,

Пять машин фашистских допылало

Дымными кострами на земле?

И полгода боя,

Разве много, —

Чтоб прошла тропою «ястребков»

И оборвалась твоя дорога

На краю высоких облаков?..

Много ль их, стервятников? —

                                                Ну, трое…

Выйди в лоб,

Разбей их карусель,

Пролетая в пулемётном рое

Молнией, невиданной досель.

Смерть опередив на пол-аршина,

Сколько раз из стаи воронья

Вырывалась грозная машина,

Вёрткая, летучая твоя…

Вот уже,

Сойдясь на встречном курсе,

Очередью длинною прошит,

Трижды

Над землёй перевернулся

Пламенем покрытый мессершмитт.

Пусть и твой мотор

Дымится тоже, —

Новый коршун принимает бой.

Бог ему немецкий не поможет,

Если повстречался он с тобой!

Жжёт лицо.

Глаза твои слезятся,

Но не зря гвардейцы поклялись

До последней,

Смертной пули драться,

Как ещё на свете не дрались!

Длинный хвост немецкого бандита

Промелькнул в прицеле, наконец…

Острокрылой иволгой сердитой

Свистнул настигающий свинец.

И по елеям,

По зубчатой кромке

Леса, равнодушного к врагу,

Брызнули горячие обломки,

Отразившись свастикой в снегу.

Что же не смеёшься ты,

Летучий,

Смерть перехитривший капитан?

Третий мессершмитт уходит в тучи…

А тебе – удел посмертный дан:

В стае храбрых,

В клёкоте орлином,

В славе эскадрильи боевой

Прошуметь над Грацем,

Над Берлином

Грозным гневом,

Памятью живой.

…Снег идёт.

И мы тебя хороним

В тихом городке прифронтовом.

Мы на гроб комки земли уроним,

Загрустим в молчаньи снеговом.

Как живое продолженье боя,

Примет ордена твои Москва,

И отчизна скажет над тобою

Скорбные и гордые слова.

Высоко над тучами отреяв,

Как звезда падучая во мгле,

Спи спокойно, капитан Андреев,

Ты в родной покоишься земле.

И проплыв в почётном карауле,

С разворота курсом боевым

Два звена прошли в тяжёлом гуле

Над могильным холмиком твоим.

То твои суровые орлята,

Встречный ветер крыльями рубя,

В бой уходят с ворогом заклятым —

За Неву,

За небо Ленинграда,

За родную землю.

За тебя!

Февраль 1942

Май 1942 года

Умыта зарёй мостовая

И ветром просушена дольним,

У набережной Рошаля

Сиренева сталь крейсеров,

И снова шелка Первомая

Над грозной Невою, над Смольным,

И снежной черёмухи шали —

В сквозной синеве Островов.

Прибой ударяет усатый

В подножие мраморных лестниц,

И пушки, кряхтя от надсады,

Везёт батальон тягачей…

И так наступает десятый,

Огнем завоёванный месяц

Жестокой фашистской осады,

И воли, и белых ночей.

Свобода!..

Могучие люди

Шли на́ смерть, тебя сберегая,

Пожаров косматые гривы

Смыкались над ними, хрипя,

Но смерч дальнобойных орудий,

Но голода пˆетля тугая,

Но бомб электронных разрывы

Убить не сумели тебя!

Ты пела мембранами раций

О ходе дневных операций,

И в час, когда шифры ложатся

На стол в звездоносном Кремле,

Знал Сталин: в бою ленинградцы,

Что бьются, как львы, ленинградцы,

Не гнут головы ленинградцы

На дымной от взрывов земле.

И транспортные самолёты

Врезались в метельное небо,

И в стужу, любовью согреты,

По топям лесов волховски́х

Вели партизаны подводы

Ржаного, мужицкого хлеба,

Вплетаясь легендой в легенды

Защитников стен городских…

Ведь будет же время такое,

Когда отгремит канонада,

В шиповнике на Петроградской

Опять запоют соловьи,

И свет заревого покоя

Прольётся от Летнего сада

До гулкого ринга Сенатской

Мерцанием винной струи.

Тогда, по-особому счастлив,

Пускай наш наследник припомнит

Сегодняшний день Первомая,

И ярость продольных атак,

И бомбы, которые гасли

Средь детских разрушенных комнат,

И флаг, что шумел, овевая

Разбитый снарядом чердак.

Под этой вечерней звездою,

Под небом, таким же безмерным,

Где нашему детству смеяться

И нашим знамёнам гореть,

Отвагой своей молодою

И сердцем, бесстрашным и верным,

Встречали отцы-ленинградцы

Над жизнью не властную смерть!

Трое

Когда бойцы

Прорвались к сердцу боя,

Где, шевелясь

И плача,

Как живой,

Снег превратился

В месиво рябое,

Размолотый

Волною огневой, —

Из скрытого

В седом сугробе дзота,

В затылок им,

Исподтишка,

В упор

Хлестнули

Три

Немецких пулемёта,

Тупые рыла

Высунув из нор…

Какой-то миг —

И взвод поляжет строем,

Как березняк,

Погубленный в грозу.

Какой-то миг!

Но – яростные – трое

Уже рванулись

К пасти амбразур!

Замолкни, смерть!

В глаза твои пустые,