Кандинский и я - Нина Николаевна Кандинская

Кандинский особенно любил свою картину «Маленькие радости». Она находилась в собрании Джерома Эдди в Чикаго, а сегодня, если меня правильно информировали, — в музее в Чикаго{230}. Однажды в Веймаре он рассказал мне об этой работе: «„Маленькие радости“ я люблю особенно. Жаль, что она больше не моя. Особенно грустно, что ты ее так и не увидела». На следующий день в своей мастерской в Баухаусе он сделал рисунок и на его основе создал живописную реплику этой композиции. Я окрестила ее так: «Младшая сестра „Маленьких радостей“», Кандинский же назвал картину 1924 года «Воспоминание».

В Дессау была написана картина овальной формы «Пасхальное яйцо для Нины», которую он подарил мне на Пасху 1926-го. Название — на обороте. Большую одноименную картину прямоугольного формата он преподнес мне на Пасху в Париже в 1938 году. Это волшебное море красок, разлившееся по холсту тысячами оттенков. Ни у одного художника нет таких красивых цветов! Я всякий раз нахожу их новые сочетания.

Также в 1938-м Кандинский подарил мне живописное произведение «Малое движение». Название обусловлено изображением многочисленных вибрирующих линий. Эта картина недавно было украдена из моей парижской квартиры. В 1974 году я заказала ее графическую копию в печатном виде, чтобы заменить оригинал хотя бы таким образом. К счастью, графика, которую я собственноручно подписала на обороте, до деталей соответствует утраченному оригиналу.

Жемчужиной среди подарков Кандинского была знаменитая акварель «Посвящение незнакомому голосу»[21] 1916 года. Я повесила ее на стене в столовой, и она пробуждает во мне самые прекрасные воспоминания.

Воспоминания о Кандинском вызывают и другие картины на стенах, мебель и разные предметы обстановки или вещи, находящиеся в шкафах. Все это до сих пор неразрывно связывает меня с ним.

Со времени смерти Кандинского я почти ничего не изменила в парижской квартире. И по сей день на книжных полках в гостиной стоит пестрая вереница фарфоровых китайских статуэток в том порядке, в котором их расставил Кандинский. И старые иконы еще висят в мастерской так же, как он их развесил. Кроме них он ничего не хотел видеть на стенах своей мастерской — даже собственные картины. Ничто не должно было отвлекать его от работы, свободные стены не мешали его концентрации. После смерти Кандинского я позволила себе окантовать его палитру и несколько его портретов и повесить их в рамках на стены, а свой портрет над его рабочим столом, наоборот, убрать. В остальном мастерская выглядит такой же, какой он оставил ее.

Разумеется, время от времени я меняю картины в гостиной и столовой, потому что живу среди них и у меня есть из чего выбирать. Однако я противник перегрузки стен. Когда картин много, они нивелируют впечатление от отдельного произведения.

За долгие годы я не убрала живопись на стекле под названием «Потоп» 1911 года, которая так и висит в гостиной. Она излучает столько радости, настраивая меня на оптимистический лад!

В конце 1950-х я заказала в одном ателье Обюссона{231} сделать большой гобелен по акварели 1923 года, чтобы понять, выдержит ли маленькая композиция такое увеличение. И она выдержала. Теперь гобелен висит над диваном, рядом с совсем ранним деревенским пейзажем Таможенника Руссо. Кандинский собственнолично купил этот пейзаж у художника, которым не уставал восхищаться. Два других произведения в гостиной отмечают важные вехи в жизни Кандинского. Композиция под названием «Мягкое давление» 1933 года была создана в Берлине незадолго до нашего прощания с Германией. «Маленький красный круг» 1944-го — одна из последних картин, написанных им. Композицию 1931 года «Замедленное вращение» я повесила в гостиной, люблю симфоническое звучание ее свежей зеленой палитры. Это произведение возникло сразу после нашего круиза по Средиземному морю и навеяно ошеломляющим зрелищем зеленой долины Иордана. В течение долгого времени перед нами простиралась лишь безрадостная пустыня, и вдруг мы оказались в райских кущах живительной природы.

Работа «Интимное послание» 1925 года висит в столовой и предназначена для меня одной. Кандинский написал ее для меня, он говорит со мной, а я с ним. Это разговор, касающийся только нас двоих, и он продлится вечно.

Недавно я выбрала для столовой также его картину, написанную в 1904 году в Тунисе. Она являет контраст его беспредметным произведениям. Кандинский структурирует фасады домов и булыжники мостовой, что кажется мне очень важным в ней. Он применяет прямоугольные элементы, предвестники будущей абстракции. Здесь заявлен весь спектр приемов, встречающихся в творчестве Кандинского. Мы видим его в таких произведениях, как «Старый город» 1902 года и «Парк Сен-Клу со всадником» 1906-го или «Пестрое созвучие» 1928-го. Чудесно начинать день в окружении таких произведений.

VI. Прошлое и настоящее

Аня Чемякина и Габриэла Мюнтер

Хочу еще раз вернуться к разговору о двух женщинах, которые, не беря меня в расчет, сыграли более или менее важную роль в жизни Кандинского.

Со своей первой женой Аней Чемякиной он и после развода общался доверительно, по-дружески до самой смерти. Думаю, что Аня заслужила с его стороны уважительное отношение. Габриэлу Мюнтер, с которой Кандинский прожил много лет, он старался вычеркнуть из памяти, и мне это понятно.

С Аней я познакомилась в 1917 году в доме Абрикосовых, госпожа Абрикосова была ее сестрой. Аня была симпатичной, искренней и сердечной женщиной. Позднее, когда мы жили в Париже, я считала приятной обязанностью материально поддерживать ее в трудные годы. Она жила в Москве, и мы посылали ей продукты, которых в России нельзя было достать.

Ее сестра Маня Абрикосова с 1932 года тоже жила в Париже, и мы дружили с ней. Она часто и не из лести повторяла: «Кандинский не смог бы найти жену лучше Нины».

О дружбе с Габриэлой Мюнтер не могло быть и речи. Причина крылась в ее трудном характере. Впервые узнать этот характер мне довелось, когда Кандинский пытался получить свои картины со склада в Мюнхене. Еще в 1916 году он хотел окончательно прояснить с ней ситуацию. В Стокгольме он предложил ей составить перечень его картин, на что она не согласилась. Находясь в Веймаре, он пытался добиться выдачи мебели и картин — снова безуспешно. У Кандинского не было никаких рычагов давления на Мюнтер. Она упорно отвергала любое разумное решение, засыпая Кандинского письмами, написанными в агрессивном тоне.

Лишь когда подключились друзья Кандинского, она, наконец, сдалась. Осенью 1926 года мебель прибыла из Мюнхена. Мюнтер присовокупила к мебели и другим