Последний сын вольности - Михаил Юрьевич Лермонтов

в темной туче след стрелы громовой.

Толпа дивится часто их уму,

Но чаще обвиняет, потому,

Что в море бед, как вихри их ни носят,

Они пособий от рабов не просят;

Хотят их превзойти в добре и зле,

И власти знак на гордом их челе.

19

«Бессмысленный! зачем отвергнул ты

Слова любви, моленья красоты?

Зачем, когда так долго с ней сражался,

Своей судьбы ты детски испугался?

Всё прежнее, незнаемый молвой,

Ты б мог забыть близ Зары молодой,

Забыть людей близ ангела в пустыне,

Ты б мог любить, но не хотел! – и ныне

Картины счастья живо пред тобой

Проходят укоряющей толпой;

Ты жмешь ей руку, грудь ее <и> плечи

Целуешь в упоеньи; ласки, речи,

Исполненные счастья и любви,

Ты чувствуешь, ты слышишь; образ милый,

Волшебный взор – всё пред тобой, как было

Еще недавно; все мечты твои

Так вероятны, что душа боится,

Не веря им, вторично ошибиться!

А чем ты это счастье заменил?»

Перед огнем так думал Измаил.

Вдруг выстрел, два и много! – он вскочил,

И слушает, – но всё утихло снова.

И говорит он: «Это сон больного!»

20

Души волненьем утомлен,

Опять на землю князь ложится;

Трещит огонь, и дым клубится, —

И что же? – призрак видит он!

Перед огнем стоит спокоен,

На саблю опершись рукой,

В фуражке белой русский воин,

Печальный, бледный и худой.

Спросить хотелось Измаилу,

Зачем оставил он могилу!

И свет дрожащего огня,

Упав на смуглые ланиты,

Черкесу придал вид сердитый:

«Чего ты хочешь от меня?» —

«Гостеприимства и защиты! —

Пришлец бесстрашно отвечал, —

Свой путь в горах я потерял,

Черкесы вслед за мной спешили

И казаков моих убили,

И верный конь под мною пал!

Спасти, убить врага ночного

Равно ты можешь! не боюсь

Я смерти: грудь моя готова.

Твоей я чести предаюсь!» —

«Ты прав; на честь мою надейся!

Вот мой огонь: садись и грейся».

21

Тиха, прозрачна ночь была,

Светила на небе блистали,

Луна за облаком спала,

Но люди ей не подражали.

Перед огнем враги сидят,

Хранят молчанье и не спят.

Черты пришельца возбуждали

У князя новые мечты,

Они ему напоминали

Давно знакомые черты;

То не игра воображенья.

Он должен разрешить сомненья…

И так пришельцу говорил

Нетерпеливый Измаил:

«Ты молод, вижу я! за славой

Привыкнув гнаться, ты забыл,

Что славы нет в войне кровавой

С необразованной толпой!

За что завистливой рукой

Вы возмутили нашу долю?

За то, что бедны мы, и волю

И степь свою не отдадим

За злато роскоши нарядной;

За то, что мы боготворим,

Что презираете вы хладно!

Не бойся, говори смелей:

Зачем ты нас возненавидел,

Какою грубостью своей

Простой народ тебя обидел?»

22

«Ты ошибаешься, черкес! —

С улыбкой русский отвечает, —

Поверь: меня, как вас, пленяет

И водопад, и темный лес;

С восторгом ваши льды я вижу,

Встречая пышную зарю,

И ваше племя я люблю:

Но одного я ненавижу!

Черкес он родом, не душой,

Ни в чем, ни в чем не схож с тобой!

Себе иль князю Измаилу

Клялся я здесь найти могилу…

К чему опять ты мрачный взор

Мохнатой шапкой закрываешь?

Твое молчанье мне укор;

Но выслушай, ты всё узнаешь…

И сам досадой запылаешь…

23

«Ты знаешь, верно, что служил

В российском войске Измаил;

Но, образованный, меж нами

Родными бредил он полями,

И всё черкес в нем виден был.

В пирах и битвах отличался

Он перед всеми! томный взгляд

Восточной негой отзывался:

Для наших женщин он был яд!

Воспламенив их вображенье,

Повелевал он без труда,

И за проступок наслажденье

Не почитал он никогда;

Не знаю – было то презренье

К законам стороны чужой

Или испорченные чувства!..

Любовью женщин, их тоской

Он веселился как игрой;

Но избежать его искусства

Не удалося ни одной.

24

«Черкес! видал я здесь прекрасных

Свободы нежных дочерей,

Но не сравню их взоров страстных

С приветом северных очей.

Ты не любил! – ни слов опасных,

Ни уст волшебных не знавал;

Кудрями девы золотыми

Ты в упоеньи не играл,

Ты клятвам страсти не внимал,

И не был ты обманут ими!

Но я любил! Судьба меня

Блестящей радугой манила,

Невольно к бездне подводила…

И ждал я счастливого дня!

Своей невестой дорогою

Я смел уж ангела назвать,

Невинным ласкам отвечать

И с райской девой забывать,

Что рая нет уж под луною.

И вдруг ударил страшный час,

Причина долголетней муки;

Призыв войны, отчизны глас,

Раздался вестником разлуки.

Как дым рассеялись мечты!

Тот день я буду помнить вечно…

Черкес! черкес! ни с кем, конечно,

Ни с кем не расставался ты!

25

«В то время Измаил случайно

Невесту увидал мою

И страстью запылал он тайно!

Меж тем как в дальнем я краю

Искал в боях конца иль славы,

Сластолюбивый и лукавый,

Он сердце девы молодой

Опутал сетью роковой.

Как он умел слезой притворной

К себе доверенность вселять!

Насмешкой – скромность побеждать

И, побеждая, вид покорный

Хранить; иль весь огонь страстей

Мгновенно открывать пред ней!

Он очертил волшебным кругом

Ее желанья; ведал он,

Что быть не мог ее супругом,

Что разделял их наш закон,