Семена Перемен - Егор Александрович Данилов

— Я такой же альмаут, как и все. Мне бывает грустно и весело. Мне не чуждо сострадание. Если я вижу, что кому-то, кто мне симпатичен, плохо, мне хочется помочь. Рискну предположить, все дело в женщине. И я даже знаю, о ком речь.

— В самом деле?

— Навел кое-какие справки еще в аль-Харифе. Так я прав или нет?

— Возможно, — неопределенно ответил Амаль, разглядывая последнюю каплю арака на дне бокала.

— Еще по одной?

Амаль махнул рукой. Захотелось напиться, утолить напитком неопределенность мыслей.

Выпили. Махир выглядел захмелевшим, а Амаль все гадал, что от него хочет шпион. Авал привык настороженно относиться к членам других родов. Не давать им знать слишком много. Ни о себе, ни о своих близких. Кое с кем он водил дружбу, но всегда очень долго присматривался. О Махире не знал почти ничего.

— Расскажи о себе, — предложил Амаль. Это не выглядело вежливо, а кроме того, не соответствовало намерению сохранять дистанцию. Но арак уже делал свое дело.

— Хм. Могу и рассказать. Не все, конечно, — Махир усмехнулся. — Лет десять провел в Семиградье. Бывал и в Факсе, и в Фа́ле, и Га́сте. Это огромные города, не то, что в Пустыне. По сравнению с аль-Харифом они кажутся настоящими муравейниками.

— Мне приходилось бывать в городах либеров.

— Значит, вы хорошо понимаете, о чем я толкую. У меня остались кое-какие связи. Знаю местных торговцев, кое-каких префектов. Пил и с теми, и с этими, и много с кем еще. Оглянулся — и полжизни прошло вдали от Пустыни.

На некоторое время Махир задумался, словно вспоминая о чем-то.

— В Гасте у меня ребенок от одной пышногрудой портнихи, — продолжил он наконец. — Ее муж до сих пор думает, что это его сын и все удивляется цвету кожи. Любовь зла и часто делает нас если не слепыми, то уж полузрячими точно.

— А ты? Любил?

— О, множество раз. Там и здесь, тут и там. Везде были женщины.

— И как ты чувствовал себя, когда они оказывались далеко? — в голове у Амаля слегка шумело.

— Когда как. Один раз мне было действительно плохо. Мы встречались всего пару недель, но я почти год помнил ее запах.

— И что ты делал?

— Как что? Искал других женщин, конечно. В сущности, что еще нужно мужчине, как не побывать в чьих-то объятиях перед сном?

— Но целый год…

— Я и не говорю, что это помогало. Только на время. Через пару дней я опять ощущал в груди огромную дыру, которую не мог залить ни вином, ни араком. И снова искал красотку, а за ней другую и третью.

— И чем все закончилось?

— В один из дней просто проснулся и понял, что больше не нуждаюсь в тех воспоминаниях и они больше не приносят мне боль. Так что все пройдет, авал. Все пройдет.

Пытаясь скрыть истинные чувства, Амаль выдал неубедительную улыбку. Но не хотел, чтобы все проходило. Боялся привязать себя к аль-Харифу, стать плохим отцом, тосковать по экспедициям. И в то же время желал, чтобы Инас была рядом и готов был на время поменять свою жизнь. Много лет он не мог долго сидеть на месте, не понимал тех, кто годами не покидал города. Исследования манили его, давали смысл жизни. Но он убедил себя, что остановиться необходимо. Что его чувства к Инас достойны развития. Раньше возвращение домой сулило праздник, но было лишь передышкой перед следующим походом. Возможностью отдохнуть и привести себя в порядок. Уезжая надолго, Амаль начинал скучать, но это чувство не приносило дискомфорта. Он всегда знал, что вернется и встретит Инас снова. Кажется, сейчас что-то изменилось. И даже благородный арак не мог заглушить его тоску.

— Скоро мы будем в аль-Джами и вот вам мой совет, — Махир хитро прищурил глаза. — Найдите себе женщину. Развейтесь. Тоска — плохой советчик в делах.

Амаль не хотел другую женщину. Сможет ли он это объяснить и стоит ли объяснять? Альмауты не заключали длительных браков, женщины и мужчины жили раздельно, встречаясь лишь на краткие мгновения. Мужчинам запрещался вход в Женские Дома, женщинам — в Мужские. Мужчины постоянно перемещались по Пустыне, женщины оставались в оазисах. Все менялось, если мужчина дарил женщине махр. Они нарекали друг друга раджулом и альниссой и съезжали в Дом Семьи. Женщина переставала пить куф и вскоре у них появлялся ребенок. Союз этот, однако, продолжался недолго, ровно три Перерождения. Затем все возвращалось на круги своя.

Другие народы жили иначе. Амаль знал, что такое семья, он повидал достаточно, чтобы понимать, как живут либеры и гуддары, виджайцы и кайанцы. Но обычаи альмаутов отличались. Они воспевали свободу, жажду странствий и путешествий. Большие и малые караваны бороздили пески, искали дороги среди виджайских джунглей, доходили до Лончана и Варгста́да. Путешествие стало смыслом их жизни, постоянно бегущей вперед мечтой, неуловимой, словно ветер. Есть ли место любви в такой жизни? Амалю казалось, что есть, ведь много лет его единственной женщиной была Инас.

Выпили еще по одной. Бутылка опустела. Разговоры с улицы становились все тише, лагерь готовился ко сну. Голова кружилась. Беседа сама собой закончилась. Махир встал, откланялся и вышел. Тусклый свет мисбаха с трудом разгонял темноту. В палатке появился Башир.

— Видел его? — спросил Амаль.

— Да, я не стал вам мешать.

— Мы выпили, — Амаль кивнул на пустую бутылку. — И, кажется, это действительно то, что мне было нужно. Давай спать.

Башир покивал, почесал подбородок, но лишь махнул рукой, словно отгоняя какую-то мысль.

* * *

К аль-Джами подъехали следующим вечером. В лучах Азраха и Асфары играли бликами разноцветные купола дозорных башен. Из-под копыт хайманов поднималась мелкая взвесь бурого песка. За городом, на самом горизонте, виднелись снежные шапки далеких Красных гор. Где-то там, за перевалом Тавил, начинались зеленеющие земли Семиградья.

— Завтра останемся здесь, — сказал Амаль, вглядываясь вдаль. — Нужно пополнить припасы и дать хайманам отдохнуть перед подъемом на перевал.

— Разумно, — согласился посол Бадр. — Городское Согласие аль-Джами традиционно не участвует в переговорах, но здесь есть вероятность пересечься с послами других оазисов. Во всяком случае до аль-Масда́ра и аль-Васа́да такой же путь как до аль-Харифа. Я постараюсь навести справки. Вы не возражаете, если наш караван объединится