Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914—1920 гг. В 2-х кн.— Кн. 2. - Георгий Николаевич Михайловский

собственной ли инициативе Петрова или иным образом — неизвестно. Замять инцидент не было никакой возможности, и Сазонов со свойственным ему темпераментом потребовал удовлетворения за оскорбление своего чиновника.

Чем дальше двигалось дело, тем картина оказывалась все больше и больше не в пользу Петрова. Он, как выяснилось, сам буйствовал и вёл себя во всех отношениях не так, как подобает чиновнику дипломатического ведомства. Левая печать, отдавая должное демократическому происхождению Петрова, взяла его под своё покровительство, и, поскольку независимо от личности пострадавшего методы станционной жандармерии не заслуживали одобрения, двух виновных жандармов уволили со службы. В результате этой печальной известности уволили Петрова, так как его поведение также заслуживало порицания.

Петров появился в министерстве после Февральской революции, когда все жертвы царского строя не всегда заслуженно получали щедрую компенсацию за свои обиды в прошлом. Помню его высокую худощавую фигуру в чёрном сюртуке. Глаза его беспокойно блуждали, он таинственно шептался с сослуживцами по углам и явно хотел как-нибудь пристроиться. Но либо не было у него связей с деятелями Февральской революции, либо вообще нужды в нём не было, но Петров при Милюкове и при Терещенко так и не пристроился ни в центральном ведомстве, ни за границей. Каково же было наше удивление, когда этот запуганный Петров-Клинский в первые же дни Октябрьской революции пришёл к Чичерину и, объяснив своё положение, не только был принят на службу, но и получил немаловажный пост директора Департамента личного состава. Другими словами, Петров-Клинский оказался вершителем судеб всего дипломатического персонала и на этом посту удержался, тогда как Доливо-Добровольский, таланты коего были несоизмеримы со способностями Петрова, уже через несколько месяцев был большевиками уволен.

Головокружительная карьера Петрова-Клинского объясняется абсолютным безлюдьем в дипломатической области при новых господах, но именно своей головокружительностью она произвела ошеломляющее впечатление на всех бастовавших чиновников министерства. Прежде не всем одинаково везло по службе, и казалось, что именно теперь можно было быстро вознаградить себя за долгое ожидание видного места. К чести служащих министерства надо сказать, что они, как станет ясно из моего дальнейшего изложения, этой лёгкой возможностью хорошо устроиться не воспользовались.

Следующим перешедшим к большевикам из нашего ведомства был сравнительно молодой чиновник Вознесенский, назначенный сразу же начальником Среднеазиатского отдела и играющий и по сей день видную роль в советском Комиссариате иностранных дел. Вознесенский был также уволен Сазоновым уже во время войны за то, что систематически доставлял все секретные сведения, вверенные ему по службе, «Новому времени», а занимал он пост шанхайского вице-консула, пост весьма значительный на Дальнем Востоке. Являясь сотрудником названной газеты и чувствуя себя под защитой ультраправой камарильи, Вознесенский держал себя вызывающе по отношению к министерству, и в то же время благодаря ему в печать проникали сведения, о которых надо было бы молчать. Вознесенскому было дано знать о недопустимости разглашения подобной информации, хотя бы и через «патриотическую» газету.

Когда же из-за статей «Нового времени» произошёл ряд неприятных объяснений с нашими союзниками по китайскому вопросу, а Вознесенский всё-таки продолжал смешивать публицистические и консульские функции, он был уволен из министерства. «Новое время» лишний раз взъелось за это на Сазонова, но, конечно, ни одно дипломатическое ведомство не могло держать на службе таких людей, как Вознесенский, да ещё в военное время, когда от всех чинов заграничной и центральной служб требовалась сугубая осторожность. Вознесенский тотчас приехал в Петроград и стал работать под протекторатом А.А. Пиленко в «Новом времени», корреспондентом которого он был в Шанхае.

Во время Февральской революции Вознесенский как-то отошёл от «нововременцев» и стал усиленно «леветь». Несколько раз, ещё при царском строе, появлялся Вознесенский у нас в министерстве и просил разных сведений, в частности и у меня. Нольде предупредил меня насчёт него, и я, конечно, как и другие чиновники, не сообщил ему ничего. Не знаю, делал ли Вознесенский попытку поступить снова в министерство в эпоху Временного правительства, но на службу до Октябрьской революции он возвращён не был. Летом 1917 г. я случайно встретил его в трамвае, вид у него был очень «демократический», в кепи и косоворотке, и он объяснил мне, что едет в какой-то Совдеп с докладом «О международной политике России». Нет сомнения, что связи Вознесенского с большевиками начались именно в эпоху Временного правительства, так как до этого он был ультрапатриотом «Нового времени».

С первых же дней октябрьского переворота Вознесенский стал на своём крупном служебном посту одним из столпов Комиссариата иностранных дел, и так как при полной моральной неразборчивости этот ренегат был не лишён способностей и кое-чему научился, будучи шанхайским вице-консулом, думаю, что он оказал большевикам немало ценных услуг, а публицистическая деятельность в «Новом времени» придала надлежащую демагогическую хлёсткость его дипломатическим нотам по восточным вопросам. Но на безрыбье и рак рыба. Если Петров-Клинский мог стать директором Департамента личного состава, то почему Вознесенский не мог быть директором нашего Среднеазиатского отдела? В конце концов, и тот и другой были лишь второстепенными чиновниками министерства.

Любопытно, что в руки Петрова-Клинского попали, между прочим, все наши личные документы — метрики, дипломы, брачные свидетельства, формуляры, и он почему-то взял и отослал их в Нижний Новгород, хотя там никакого отдела Архива министерства не было. Все попытки получить назад эти документы остались безуспешными, но такое было время, что никто из нас об этих вещах не думал и мы на этот факт никак не реагировали, только смеялись, говоря, что Петров хочет изгладить всякий след «клинского дела». Другими соображениями трудно объяснить этот поступок, но раз он был директором департамента, то у него была и власть делать то, что заблагорассудится.

Надо также прибавить, что, как мы узнали от четырёх раскаявшихся подчинённых Доливо-Добровольского, несколько дней проработавших с ним в атмосфере советского комиссариата, помощником Доливо-Добровольского был какой-то матрос, совершенно не владевший иностранными языками да и вообще полуграмотный, который, не имея возможности «помогать», попросту следил за каждым его шагом, а иногда и пытался контролировать его работу. Доливо жаловался своим сослуживцам, что ему «не доверяют». И действительно, как я сказал выше, Доливо-Добровольский через несколько месяцев был уволен к его же собственному удовольствию с назначением пенсии — вот вся реальная награда, которую получил бывший «нововременец» за услуги рабоче-крестьянскому правительству в столь критическое для него время сразу после Октябрьской революции.

Пробольшевистская агитация

Когда первая паника спала и большевики увидели, что наш саботаж продолжается, то в «Собрании узаконений и распоряжений рабоче-крестьянского правительства» был опубликован длинный, бестолково и с большими пропусками составленный список «уволенных бывших чиновников Министерства иностранных дел», где