Просроченный долг - Йожеф Лендел

— Спасибо, что объяснили, — со злостью бросил Адольф.

Славичек остановился у куста и подозвал нас.

— Граница через двести метров. Но надо перейти через дорогу. Будьте очень осторожны. Если прожектор повернет в нашу сторону, не двигайтесь!

Славичек пополз впереди, за ним Адольф, потом Бела, последним — я. Мы были довольно далеко друг от друга. Когда луч прожектора поворачивался в нашу сторону, мне казалось, будто он шарит прямо по моей спине. Мы ползли с полчаса, пока добрались до такого места, где насыпь скрывала нас от лучей прожектора.

— Тихо! Машина, — шепнул Славичек.

Мы залегли, лицо касалось земли, губы — травы.

Машина поравнялась с нами и проехала дальше. Я поднял голову, но не заметил, чтобы кто-нибудь пошевелился. Услышал, как приближается еще машина. Снова прижался лицом к земле. И эта машина проехала. Но никто не двинулся, никто не позвал. Жду. Не знаю, сколько прошло времени, но вдруг я почувствовал, что остался один. Я боялся пошевелиться. Не хотел опять выскочить, как трусливый заяц.

Я подождал, но потом всё-таки двинулся с места. Но не вперед, а в сторону. Никого. Пополз в другую сторону — и тут никого. Пополз в сторону группы деревьев, может быть, они там спрятались. Опять никого. Хотел вернуться на старое место, но не нашел. Остальные, подумал я, поискали меня, не нашли и отправились дальше. Я сел на землю. Что теперь делать? Вдруг услышал тихий оклик:

— Эй!

— Эй, — откликнулся я.

— Давай скорей, — слышу голос Славичека.

— Куда? Я не знаю, где вы?

— Сюда, — сказал Славичек и потряс куст.

Теперь я нашел его.

— Почему вы не пошли за нами? — спросил Славичек неприветливо.

Всё разъяснилось. Когда первая машина проехала, они перебрались через насыпь. Я же думал, что нужно подождать, пока не проедет вторая машина.

— Ладно. Пошли. Остальные ждут вон там, за пригорком.

И пошел впереди.

Адольф процедил сквозь зубы:

— Безобразие! Вы…

— Хватит, — вмешался Славичек. — Идем.

— Сколько времени меня не было? — спросил я Белу.

— Минут пять. Ничего, еще успеем на поезд.

— А мне показалось, что целый час прошел.

— Струсили, молодой человек? — спросил Адольф.

Я не ответил, что я мог ответить. Славичек достал фляжку и пустил по кругу. Первому, конечно, Адольфу.

— Упаси Бог! Еще напьемся. Я не пью… — Но всё-таки сделал глоток. — Неплохо! — И отпил еще. Славичек пил последним, едва пригубил.

— Ну, вперед.

— Сколько еще идти? — спросил Адольф.

— Полчаса, час. К поезду успеваем.

— Еще?.. — Адольф совсем уже ослабел. Он ковылял, опираясь на Белу.

— Вон там лес, — сказал Славичек. — Только мы вышли не к краю, а метров на сто-двести дальше. Пройдем через него, и там уже деревня.

Мы только видим, что что-то темнеет.

— А это точно тот лес? — спросил Адольф, едва мы вошли в лес, и сразу же сел на землю.

— Да. До поезда еще полчаса. Если поспешим, можем успеть.

— Я не думаю. Посидим пару минут, теперь уж всё равно.

Мы присели на минуту, потом опять двинулись по густому лесу. В лес мы зашли, а вот выйти никак не могли. Из деревни слышался лай собак, но то справа, то слева. Когда же мы выбрались на опушку леса, то деревни рядом не оказалось. Теперь уже мы все изрядно устали. Присели, полежали. В тишине слышалось, как хрустнула ветка. Вылетела птица. Нам было страшно от взмаха крыльев, от хруста ветки.

Славичек снова отправился на разведку.

— В пятидесяти метрах отсюда пустая сторожка. Доберемся до нее, — сказал он, — а уж на рассвете пойдем дальше.

Бела и Славичек подхватили Адольфа под мышки, и так мы добрались до сторожки.

Только мы до нее добрались, начал накрапывать дождь. Мы безмолвно лежали, тесно прижавшись друг к другу.

Утром дождь усилился, и всё вокруг покрыл густой туман. Мы ждали. Когда в полдень мы двинулись в путь, то не прошло и пяти минут, как нас остановили два жандарма. Мы не знали, венгерские это жандармы или австрийские? Ведь граница идет не по прямой, когда мы плутали в лесу, мы могли опять зайти на венгерскую территорию.

Только когда жандармы приблизились к нам совсем близко, по красно-белым кокардам на фуражках мы увидели, что это австрийцы.

Но мы недолго радовались. Жандармы сразу заявили:

— Вы контрабандисты! Отправим вас обратно через границу.

А это было хуже смерти.

— Мы политические, — сказал Адольф. — Мы требуем, чтобы с нами обращались как с политическими беженцами.

— Это каждый может сказать, — засмеялся жандарм. — Вы контрабандисты.

И тут, после того, как я этой ночью столько раз оказывался трусом, у меня возникла спасительная мысль. Я вытащил из кармана письмо. В письме было написано: «Дорогой друг! Как только прибудешь в Вену, сразу же наведайся ко мне». Дальше адрес и подпись. А письмо было написано сыном тогдашнего госсекретаря внутренних дел.

— Читайте! — сказал я. — В Вене знают о нашем приезде.

— Идите с нами, — неохотно сказал жандарм постарше. — Суд решит, контрабандисты вы или нет.

Письмо это действительно написал сын госсекретаря, и адрес был — их адрес. Только вот меня он, конечно, не ждал. Просто не мог знать, приеду ли я и когда именно. И пришло письмо уже больше месяца назад, я взял его с собой только из-за адреса. Я не думал, что оно так выручит.

И вообще, помощь госсекретаря, социал-демократа, была весьма сомнительной. Его сын, мой приятель, рассказывал о нем: «Мой папаша только раз в жизни избил меня. Когда я был вне себя от радости, потому что Фриц Адлер застрелил министра-президента Штюргка (Министр-президент Австрии Карл фон Штюргк (1859–1916) был убит 21 октября 1916 г. социалистом Фридрихом Адлером.).

В сопровождении жандармов мы прибыли в Неметовар. Нас сразу же допросили и за незаконный переход границы быстренько приговорили к двадцати четырем часам тюрьмы. А что будет потом, этого мы, конечно, знать не могли.

Так вот, друзья мои милые, вы-то, конечно, много разных тюрем повидали, но такую, как в Неметоваре, навряд ли.

Я имею в виду такую вонючую, такую грязную. Громадная параша было полна до краев, так что и крышку нельзя было закрыть. Да и от соломы, разбросанной на нарах и повсюду на полу, шло то еще амбре. И хотя мы очень устали, заснуть мы не могли: из соседней камеры доносился звон бутылок и пьяное пение. То нестройно, а то хором в восемь-десять голосов пели:

Wer wird nach meine’ Leich’ gehn? Was wird auf meinem Grob’ steh’n?

Потом шло длинное перечисление различных предметов, и, наконец:

Der Wein und das Bier