Женщины в Средние века - Фрэнсис Гис

За этой репликой стоит не только характерное для парвеню высокомерие. Не будем забывать, что брак в средневековом обществе являлся важнейшим инструментом социальной и экономической мобильности. Матримониальными стратегиями были озабочены далеко не только коронованные особы, но и все прочие сословия – крупное и мелкое дворянство, купечество, крестьянство, ведь ловкий ход на этом шахматном поле или счастливая случайность могли кардинально изменить судьбу рода. Именно выгодный брак стал толчком к возвышению таких, в общем, скромных семей, как Вудвиллы, Говарды и Тюдоры.

Если требовалось найти сыну невесту, старались приискать богатую наследницу, на худой конец – девушку с достойным приданым. Если же на повестке дня стояло замужество дочери, важно было подобрать оптимальный баланс между приданым и вдовьей частью или по крайней мере получить от второй стороны некий социальный капитал при недостаточности финансового (что и происходило в случае, когда купеческая дочь с хорошим приданым становилась женой юноши из среды джентри).

Обсуждая те или иные брачные варианты, Пастоны и люди их круга всегда говорили исключительно о деньгах. «…В Лондоне я слышал, что у некоего Сеффа, мелочного торговца, есть хорошая дочь на выданье. За ней дают 200 фунтов деньгами, – деловито сообщает матери Джон-младший. – И еще она будет получать 10 марок в год от имений после кончины мачехи, которой уже за пятьдесят»328. «В Уорстеде намедни овдовела женщина, которая была замужем за неким Болтом, торговцем гарусом, с состоянием в 1000 фунтов, – пишет Эдмунд Пастон своему брату Уильяму. – Он оставил жене 100 марок деньгами, разный домашний скарб, столовое серебро на 100 марок и годовую ренту в 10 фунтов. Говорят, она прекрасная благородная дама»329, – добавляет он мимоходом. А вот отрывок из письма самой Маргарет к мужу: «…я заезжала к матери[22], и когда я там была, приходил некий Рот, родственник Элизабет Клэр. Он посмотрел на вашу дочь[23] и с похвалой отозвался о ней в разговоре с матерью… а мать спросила, не знает ли он кого-нибудь, кто мог бы составить хорошую партию. Он сказал, что знает подходящего юношу, который мог бы дать 300 марок в год[24]. Это сын сэра Джона Клэя. <…>…Мать считает, что сейчас устроить брак будет не так дорого, как потом, – хоть с этим, хоть с другим подходящим юношей»330.

На фоне всех этих разговоров о столовом серебре и ренте, сухих подсчетов и выкладок письмо, которое в 1469 году Ричард Кэлл написал Марджери Пастон, выглядит чем-то чужеродным – в нем слышится искреннее чувство:

Моя дражайшая госпожа и перед Богом истинная жена, кланяюсь вам с сердцем, исполненным печали, ибо нет в нем ни капли радости и не будет, пока не переменится наше с вами положение, ведь нынешние наши обстоятельства ни Богу, ни миру угодны быть не могут перед лицом священных уз, коими мы сочетались, и великой любви, которая была и, верю, по-прежнему есть между нами, с моей же стороны стала только сильнее. А посему молю всемогущего Господа даровать нам желаемое утешение, лишь только будет на то Его воля, и соединить тех, которые по праву должны быть вместе, но теперь так жестоко разлучены. Тысяча лет, кажется, прошло с тех пор, как мы виделись в последний раз. Все блага мира променял бы я на то, чтобы быть с вами. <…>

Знаю, госпожа, что вы претерпели ради меня столько горестей, сколько ни одна другая благородная дама. Господи, пусть бы лучше все эти невзгоды пали на меня, а вы были от них избавлены…331

Очевидно, именно Кэлл сообщил Пастонам, что они с Марджери обручились, попросту говоря – дали друг другу слово, что в средневековой традиции приравнивалось к полноценному брачному обету. Недаром в приведенном письме Кэлл упоминает о «священных узах». Пастоны поначалу не хотели ему верить, но затем Марджери нашла в себе смелость сознаться, что это правда. Вся семья немедленно на нее ополчилась. Маргарет и престарелая Агнес поручили епископу Нориджскому допросить пару на предмет того, как был принесен обет, и попытаться найти в этих клятвах формальный изъян. Добросовестный епископ ни к чему придраться не смог – да если бы и смог, это бы ничего не изменило. Как пишет сэру Джону мать, Марджери «пересказала [епископу] все, что было сказано [между ней и Ричардом], и дерзко заявила, что если это не связывает их достаточно крепко, то она, прежде чем оттуда уйти, готова дать слово еще более крепкое…»332

Столь завидное упорство в любви не тронуло мать. «Эти бесстыдные речи, – сетует Маргарет в том же письме, – несказанно огорчают меня и ее бабку. <…> Я велела слугам отказать ей от дома… <…> Очень тебя прошу не принимать все это близко к сердцу, хотя ясно понимаю, что тебе, как и всем нам, досадно и больно. Но мы должны помнить, что потеряли в ней всего лишь негодную девчонку, и меньше растравлять себя неприятными мыслями… случись даже, что он [Кэлл] теперь внезапно умрет, в моей душе уже не найдется для нее [Марджери] прежнего места»333.

И действительно, капеллан Пастонов, сэр Джеймс Глойс, исполняя приказание госпожи, не пустил Марджери на порог. Епископу Нориджскому пришлось подыскать девушке временное жилье. Но вот что интересно: Ричард Кэлл сохранил за собой место управляющего. Похоже, земельными владениями и исправным поступлением ренты Маргарет дорожила больше, чем дочерью. Впоследствии, составляя завещание, она отпишет старшему ребенку Марджери 20 фунтов.

Поведение Маргарет по отношению к дочери выглядит несколько странно, даже если сделать необходимую скидку на тогдашние нравы. По-видимому, Марджери была девушкой с характером, известно ведь, что в большинстве случаев родители не стеснялись принуждать детей к браку, не считаясь с их волей. Вспомним, как сурово Агнес Пастон наказала свою дочь Элизабет (тетку Марджери), когда та посмела не согласиться с предложенным ей брачным партнером. В роли последнего выступал пожилой вдовец с лицом, обезображенным болезнью. Впрочем, в силу каких-то обстоятельств план Агнес сорвался, и Элизабет в итоге вышла замуж за Роберта Пойнингса, «резчика и меченосца» знаменитого вождя народного восстания Джека Кэда.

У других детей Маргарет были собственные матримониальные перипетии. Оба Джона вели переговоры с семьями потенциальных невест, бесконечно торгуясь об условиях. В какой-то момент сэру Джону вздумалось разорвать помолвку, что оказалось не так-то просто по причинам чисто финансового свойства: за оформление диспенсации в папской канцелярии брали большие деньги. Покончив с этими мытарствами,