Алкиной - Роман Львович Шмараков

божьего мира, то молвил ему необычайно строго, что смертному не пристало видеть, куда мы понесем полученный сыр. Он закивал и, пятясь, скрылся в пещере. «Ну, теперь ходу, – говорю я моему товарищу, – не ровен час, разбойники вернутся»: и, видя, что он по-прежнему в таком изумлении, что ни говорить, ни позаботиться о себе не может, хватаю его за руку. В таком-то виде, имея под мышкой козий сыр, в руке Леандра, на шее – тяжелую заботу, как выбраться из этих дебрей, не столкнувшись с разбойниками, я пускаюсь в новое странствие, не ведая, ни куда меня занесло, ни в каком краю мне суждено найти пристань.

И вот бежим мы по чаще, прислушиваясь, не слышно ли следом хруста ветвей и тяжелого дыхания погони. Я представляю, как разбойники, воротившись домой, обнаруживают, как прекрасно распорядился нами Тетриний, и мысль о том, что, сколько бы ни досталось от них нашему доверчивому избавителю, нам достанется вдесятеро больше, окрыляет мне ноги. Леандр, наконец опамятовавшись, восклицает:

– Благословен случай, пославший тебе эту находку под ноги! Никто и никогда, могу поклясться, не давал кушаку, пусть даже украшенному серебром, столь блистательного применения! Но скажи, откуда ты взял, что у него в знакомцах водится какой-то Александр? ты знал его, что ли?

– Не могло же, – говорю, – у него не быть знакомого Александра: у всякого он есть; прибавь-ка шагу, скоро солнце сядет: как бы нам с тобой не пришлось ночевать в лесу.

Тут Леандр мой совсем развеселился и, благословляя счастливую мою находчивость, начал меня уверять, что теперь у нас все пойдет гладко, ибо если мы от разбойников выпутались, то и из огня горящего вернемся, на что я отвечал ему, что охотно бы избегнул таких опытов и что мне любезна будет старость, даже если в ней нечего будет рассказывать. За такими разговорами мы выбрались на опушку и увидели далекие дымы деревни.

Книга четвертая

I

Пришед в деревню, мы начали спрашивать, далеко ли до Амиды и получались ли какие из тех краев новости, но тут такие дремучие люди жили, что не только об Амиде, но и о самих себе мало ведали; однако дали поужинать и переночевать, ничего от нас не требуя, и мы им были без меры благодарны. Поутру, спросивши, в какую сторону город, мы двинулись туда, рассудив, что там скорее узнаем, куда угодили и что сталось с Амидой и нашими товарищами. В следующей деревне тоже проку не добились, только один мужик сказал, что кто-то на днях искал человека, по приметам схожего со мной, и того же имени; однако ж когда он мне, как мог, описал этого искавшего, я в нем никого из своих товарищей не признал: правду сказать, он так затейливо описывал, что, не предупреди он меня, что это человек, я бы и не догадался.

Но когда мы уже прошли всю деревню, из самого последнего дома вышел к нам человек, который, заслышав, что мы кого-то ищем, спросил, не надобно ли нам вон того, словно у него разные товары разложены и он не хочет нас отпустить без покупки. Мы заглянули к нему на двор и увидели старика, сидевшего понурив голову; казалось бы, что он спит, если бы он повременно от мух не отмахивался; мы признали в нем амидского учителя грамматики, того, к которому комит Элиан посылал справляться об Акрисиевых внуках; звали его Гемелл. Мы с Леандром к нему подскочили и начали тормошить, спрашивая, как он сюда попал и что с Амидою, но он глядел на нас, словно сонный или пьяный, ничем не отвечая. Хозяин сказал, что вчера поутру нашел его сидящего на навозной куче, а как его туда принесло, от него не добились, так что напоили его молоком и положили спать, а во сне он кого-то порицал. Эта встреча меня весьма смутила и отяготила, потому что теперь я вовсе не знал, Филаммон ли нас изъял из крепости и волшебным образом перенес сюда невредимыми, или иная сила это сделала, так как я не видел причин, для чего Филаммону заботиться о старике учителе, едва ли ему знакомом; поэтому от моего самолюбия я был в глубоком унынии и не хотел даже Леандру в этом открываться; а кроме того, нам следовало взять Гемелла с собою в путь и о нем заботиться, хотя нам и с самими собой была жестокая нужда, он же, как мы впоследствии дознались неоднократными опытами, был хуже малого ребенка. Дожив до преклонных лет в однообразных занятиях, он был, словно состарившийся мельничный осел, который, от дел отставленный, все ходит по кругу, потому что иначе разучился; так и Гемелл иной раз впадал в уверенность, что он все еще в классе и учительствует на честь и благо амидских Муз. Потому мы его от крестьян подальше держали, особенно когда нам нужна была их милость, ибо он свою науку излагал, как иные тмин сеют, с проклятиями и ругательствами, чтоб лучше рос. Тогда, однако, мы об этом не знали, а потому подняли его, отряхнули и, как смогли, объяснили, кто мы такие, почему его знаем и куда с ним вместе идем; хозяин так был рад, что мы этого сыча унесли с его огорода, что собрал нам еды на дорогу.

Мы пустились в путь и к вечеру увидели в стороне от дороги какие-то обгорелые столбы, которые благополучно миновали бы, если б не заметили, что с той стороны несутся два дюжих человека в потрепанных плащах, явно намереваясь преградить нам дорогу. Я устрашился, думая, что снова разбойники на нашу голову, и призвал небо на помощь, чтобы вызволило во второй раз, как в первый, ибо с такой обузой, как Гемелл, нам было ни убежать, ни скрыться. Мы остановились и ждали их приближения. Эти двое, подбежав к нам, повели себя, против ожидания, любезно и сказали, что их хозяин, желая оказать кому-нибудь гостеприимство и украсить вечер беседой, отправил их ждать у большой дороги, а как появятся люди, по видимости образованные, упросить их, чтобы ненадолго отложили путешествие ради его общества и трапезы. Нам отрадно было, что, несмотря на все наши тяготы, видимость образованных людей с нами странствовала; прельщенные уговорами, мы свернули с дороги и пошли за ними следом. Скоро потянулись признаки жилья. Мы вертели головами, дивясь, какое несчастие здесь пронеслось. Что не завалено, то