Ромодановский шлях. Забытые победы - Даниил Сергеевич Калинин

саблей. Пришлось один удар принять на стальной поруч, благо удар пришелся по касательной. Шапран разорвал дистанцию и елманью вскрыл горло противника. Тут же отклонил корпус и рубанул саблей изо всей силы по руке другого противника. Тот увидел удар, но заточенная сталь смахнула кисть несчастного, тот закричал, но сабля уже вскрыла ему горло.

- Быдло! – клич врага просвистел у самого носа старого казака. Тот снизу-вверх рубанул противника, но тот умело отскочил из-под удара, но казаку это было и надо. Тут же на буйную голову ляха обрушилась сабля Серго.

- Ложись, братцы! – взревел стрелецкий сотник.

Казаки дружно рухнули в затоптаный снег.

Раздался залп организованных стрельцов. Оставшийся в живых десяток литвинов рухнул неживыми на землю.

- Живой! – улыбнулся Серго выплевывая кровавый снег. – А я знал! Дай Бог тебе многие лета!

- Куда ж я денусь! – еще шире улыбался сотник. – И вы живы братцы! От дыма не видно ни зги!

Серго обвел место битвы взглядом. Сумерки и дым. Поляков побито немерено. Некоторые тела уже горели из-за пылающих фашин. В нос был поганый запах горелого мяса.

Трех мертвых стрельцов и десяток раненных заносили в открытые ворота. Казаков не было даже раненных. Горел мост, языки пламени уходили в чернеющее небо. Победа.

Добре!

- Урааа! – разнеслось у горящего моста.

- Отходим! – скомандовал Шапран. Душа его пела. – Быстрее за ворота, братцы! Отходим!

Упал тяжелый засов подвезли к воротам телеги. Слышались залпы литовской артиллерии. Но ядра не проносили никакого особенного урона крепостным стенам.

- Все целы? – обратился он к своим воинам. Вдруг что-то не заметил, пропустил.

- У Володимира царапина, да и все на том. – улыбался старый казак. – Хороший бой!

- А-то! – подтвердил Серго. – Видел тебя в бою. Молодец, старик.

Бабы суетились у раненных стрельцов. Слева уносили павших.

- Братцы! Вы словно пардусы! – вскинул саблю Шапран. – Для меня честью было биться с вами плечом к плечу! Каждый из вас настоящий герой, достойный песен и былин!

- Любо! – взревели казаки и стрельцы. – Ура!!!

Серго зачерпнул горсть снега и до боли растер лицо. Пока удача была на их стороне. Литвины совершают большие ошибки. Но будет ли так всегда?

- Отходят! – закричали со стен. – Уходят ляхи!

- Спасибо тебе Боже. – перекрестился Шапран. – Укрепи и дальше войско свое. И сохрани.

Наконец, после нескольких часов боя, поляки вновь отступили, их ряды таяли в ночи и начинающийся метели, оставляя за собой тела и оружие. Крепость снова выстояла.

- Семен! – заорал стрелецкий десятник товарищу. Утро выдалось студеным и мрачным.

- Ась! – отозвался тот, не отрывая взгляда из-за стены.

- Сходи до сотника, ну явно же ляхи что-то мутят!

- Да сам вижу. Погоди! – Семен смотрел как в стороне небольшого леска суетятся немцы и прочие из охочего полка. Грузят чем-то телегу. Были видны пики. – Думаешь на приступ пойдут? Такими силами?

Справа у башни что была ближе к иссушенному литвинами пруду громыхнуло. Нет-нет, да и шли ляхи небольшими силами вперед. Прощупывали, испытывали внимательность защитников русской крепости.

- Пойдут или не пойдут, не нашего ума дело. А доложить обязаны, а то головы наши воевода смахнет аки кочаны капустные. – десятник отхлебнул горячий травяной отвар, что не давал ночью уснуть и придавал бодрость.

Семен кряхтя распрямился:

- За ружжем последи.

- Нет, литвинам продам за понюх табаку.

-Так ты ж не увлекаешься.

- Начну по такому случаю. Иди уже! – махнул рукой десятник.

День после отбитой осады выдался относительно тихий. Ляхи крупными силами на приступ не шли. Воды и еды хватало всем. Благодать одна.

- Ты, Серго, что на молитве не был? – увещевал старый казак.

- Не могу в бою каяться, просить, да Господа тревожить. – потянулся Серго. – После чин по чину исповедуюсь и покаюсь. Когда тяжесть душ погубленных ляхов давить станет.

- Балбес ты был, балбес ты и остался. – улыбнулся в усы казак и перекрестил командира. – Ей Богу говорю.

Серго спал совсем немного и успел заметить, что воевода и вовсе глаз не сомкнул, ходил все по стенам крепости, проверял посты, смотрел повреждения от польских ядер, распоряжался у котлов с варевом и питьем из талого снега. Переживал Иван, чувствовал, что так просто как вчера дальше не будет.

- Как казачки? Все ли хорошо?

- Да что с ними будет за день-то? – удивился старик. – О тебе песни слагают, как первый из крепости вышел и всех одолел. А сейчас у котлов ошиваются. Вечно голодные. Но ведут себя пристойно.

Шапран засмеялся:

- В осаде самое главное с утра поесть. Кто знает, удастся ли потом.

- Какой поп, такая и паства. – махнул рукой старик и пошел к спуску со стены.

К вечеру с запада пришел колючий ветер, завьюжило. Сначала тихо, как неведомая тень, окутывая землю легким, почти незаметным, белым покрывалом. Степь за стенами, привычно встречающая холодные ветры, вдруг замерла в ожидании. Ветер, словно забытый скифский дух, начал набирать силу, и вскоре разразилась настоящая буря. Снежинки, как искрящиеся жемчужины, закружились в танце, создавая вихри, которые уносили в бескрайние дали. Ветер завывал, напоминая о давно забытых печалях, о том, как в жизни порой все меняется в одно мгновение. Степь, погруженная в сон, в забытье, превращалось в пушистую шубу на плечах польской пани. Лошади, стоящие внизу крепости под навесом, словно статуи, укрытые попонами, их мерное дыхание образовывало облачка, которые таяли в морозном воздухе. Снег заполнил все трещины и углубления, словно пытался скрыть все следы жизни, оставленные людьми и животными. Время тянулось медленно, как будто сама природа замерла в этом белом плену. Вьюга, разрастаясь, превращала степь в белоснежное царство, где не было ни звука, ни движения. Стрельцы со свечными фонарями всматривались во тьму, там, где было скрыто литовское войско. Лишь время от времени раздавался треск деревьев, скрип снега под ногами на крепостной стене, и в этом звуке слышалась печаль осажденного города.

Казак Калина шумно втянул ноздрями воздух. На русой с рыженой бороде его путались крупные хлопья снега. Ветер, проносящийся по полям, приносил с собой запах дыма и горечи

Калина повернулся в сторону дыма и обмер. Через метель было видно, что одна из крепостных башен Рославля, возвышавшаяся над окрестностями, охвачена пламенем, чьи языки поднимаются все выше.