Тридевятое. Книга первая - Ирина Кизимова

затем подошёл к царевичу и строго заметил. — У мальчика очень мало времени. И хоть ты едва держишься на ногах, но ему жизненно необходима твоя помощь. — получив утвердительный кивок, добавил. — Если мы не выведем яд в течение этих суток, он умрёт.

— Подожди, о чём ты? Ты сейчас сказал «яд»? — непонятливо спросил Иван.

— Ты сказал, что он находился с твоим отцом очень долгое время.

Царевич снова согласно кивнул.

— Если бы хворь была заразна, мальчик уже бы её подхватил. Сейчас с ним происходит то же самое, что и с царём накануне его смерти.

— Как ты это понял?

— Стало ясно после разговора с тобой и твоим отцом.

— Подожди, ты что…

— Разговаривал с покойником, да. Я уже говорил тебе, что не васильки у Кощея собираю.

Глеб пробежался взглядом по комнате и остановился на уже подсохшей краюшке хлеба.

— Хлеб был отравлен. Я думаю, что мальчик съел несколько раз то, что принёс для царёвой трапезы.

— Ты в этом уверен? — Иван взял хлеб в руки, повертел его, понюхал и отложил в сторону. — Выглядит как обычный хлеб, даже цвет тот же, что туда можно подмешать?

— Слышал о маточных рожках?

Царевич покачал головой.

— Это гриб, который растёт на пшенице, яд в нём в определённых количествах способен убить человека. Именно он и был добавлен в муку. Царь скончался в муках из-за большого количества съеденного с пищей яда, я могу с точностью сказать, что хлеб отравили намерено. Хоть и маточные рожки часто попадают в муку по ошибке, но этого недостаточно, чтобы убить человека за пару недель. Обычно всё заканчивается просто слабостью и болями в животе, иногда доходит до галлюцинаций и бреда, но то, что было с царём указывает на очень большое количество яда, съеденное за один или скорее несколько раз за короткое время. Особенно это заметно по черноте на пальцах, это характерный признак отравления. Скорее всего последняя трапеза царя была смертельной.

— Это значит, что убийца всё ещё в тереме.

Глеб пожал плечами:

— Не обязательно, он мог выполнить наказ и удалиться.

— Мы обязательно займёмся этим позже, а пока я отдам приказ заменить муку на царской кухне. Кто знает, сколько яда ещё осталось.

— Я обязан предупредить, что в тереме для тебя не безопасно. Ты должен быть крайне осторожен.

— Я понимаю, но ты знаешь, что я не могу оставить свой дом, семью, жену! Это невозможно, Глеб… — тяжело вздохнул Иван. — Мы обязательно найдём того, кто это сделал это с моим отцом и Прохором, и тогда в тереме вновь воцарится мир.

Глеб тихо выругался про себя, такого ответа он и ожидал.

— Я тебя предупредил. Твоё благородство когда-нибудь выйдет тебе боком.

— Я таков, какой есть. А ежели могу спасти чью-то жизнь, то стоит рискнуть.

— Как скажешь — спокойно отозвался чародей, а затем подошёл к больному, который сейчас мирно спал. — Накажи лекарям следующее: дабы яд вышел из тела больного, пусть они спровоцируют рвоту. Так же мальчику нужно как можно больше воды, пусть пьёт даже через силу. Времени у нас нет, поэтому я дам кое-что из своих запасов. — он взмахнул рукой, а затем протянул юноше горшочек с черными гранулами внутри.

— Что это такое? — спросил царевич, рассматривая странное снадобье.

— Не смотри с таким подозрением, это всего лишь обычный уголь. Я немного поработал над ним, избавился от ненужного и скатал шарики с картофельным крахмалом для удобства. Это средство поможет вывести яд из организма мальчика. Пусть съест все это в три приёма за завтрашний день, а также разбуди его после моего ухода и накорми шариками прямо сейчас. Ежели будет рвота, то лучше накормить после того, как всё выйдет из мальчика, иначе не поможет. Позови какого-нибудь служку и накажи менять холодные тряпки на лбу да следить за тем, чтобы он ничего не ел, особенно хлеб.

— Глеб, я искренне благодарен за твою помощь! Что бы я без тебя делал?

Тот только отмахнулся.

— Хватит болтать! У мальчика каждая секунда на счету. Лучше займись делом, Иван!

Он скользнул по царевичу непроницаемым взглядом.

— И я уже говорил, что ты выглядишь паршиво, постарайся поспать.

С этими словами он растворился в воздухе, а Иван поставил заветный горшочек к изголовью и начал будить Прошку, чтобы исполнить всё наказанное чародеем ранее. Он так же разбудил лекаря и передал ему указания Глеба, тот только хмуро кивал, не став задавать лишних вопросов, и пообещал всенепременно всё исполнить.

Уснул Иван только под утро на первой попавшейся лавке, убедившись в том, что передал мальчика в надежные руки, а все наказы Глеба тщательно исполняются.

Проспав от силы пару часов, он проснулся от суеты, наполнившей царский терем.

Во дворе собиралась многочисленная похоронная процессия, состоящая не только из обитателей царского терема, но и простого люда. Многие уже с самого утра стояли за воротами, желая проводить любимого царя-батюшку в последний путь. На глазах собравшихся блестели горькие слёзы, бабы теребили края платочков, стараясь успокоиться, а мужики сурово наблюдали за происходящим, пытаясь скрыть скорбь.

Облачённого в лучшие одежды покойного царя, вынесли на украшенных цветами и золотистыми колосками ржи деревянных носилках крепкие воеводы. Под скорбную песнь, льющуюся из уст каждого, кто пришёл проводить государя в последний путь, толпа образовала живой коридор, идущий в аккурат вплоть до скошенного поля, где был установлен помост для погребального костра. Многие из пришедших плакали, Берендей был добрым царём, всегда готовым постоять за свой народ, и теперь, когда его не стало люди ощущали отчаяние, но одновременно с этим с надеждой смотрели на царевичей, что шли следом за отцом, надеясь, что они переймут мудрость правления у родителя. Жёны старших братьев так же присоединились к процессии, что вызвало некоторый недовольный ропот у горожан, так как Василиса Прекрасная отсутствовала. Иван знал, что она будет наблюдать за происходящим из окна, и это придавало ему сил.

Под несмолкаемую песнь тело уложили на помост. Царевичи приняли огонь из рук плакальщиц и с трёх сторон подошли к нему. Вскоре священный костёр охватил всё, взмыв языками пламени к самому небу.

Василий подошёл к Ивану, положив ладонь ему на плечо, глядя на то, как сгорает тело того, кого он когда-то так сильно любил:

— Надеюсь, ты сможешь простить меня, младший братец.

— Я