Леонид Андреев: Герцог Лоренцо - Павел Валерьевич Басинский

Во время войны Андреев возглавляет беллетристический отдел газеты “Русская воля”, уже самим своим названием выражающей радикально-патриотическую позицию. Наоборот, вернувшийся в 1913 году в Россию Горький в созданном им журнале “Летопись” занимает пацифистскую позицию, а в своей статье “Две души” (декабрь 1915 года) жестоко критикует не только русскую нацию, но и всю славянскую расу. Это было вызывающе, учитывая, что Россия находилась в состоянии войны с Германией, вспыхнувшей именно из-за “славянского вопроса”.

У него всегда было пристрастное отношение к русскому народу. С одной стороны, он считал его “изумительно”, “фантастически” талантливым, а с другой – не принимал его смирения, социальной пассивности.

По мнению Горького, даже дураки в России “глупы оригинально”, и нет более благодатного материала для художника, чем русские. Русь – грешная, “окаянная” – всегда пленяла его творческое воображение. Ей он посвятил лучшие страницы своей прозы. Но тот же Горький писал о России и ее народе совсем другие слова.

Возможно, один из истоков отрицательного отношения Горького к русскому народу лежал в его ранней биографии. И не только в истории с сожженной в Красновидове лавкой народника Михаила Ромася, в которой работал юный Алексей Пешков, одновременно занимаясь революционной пропагандой среди крестьян. Был и другой случай. Во время странствия по Руси в селе Кандыбино Пешков был зверски, до полусмерти избит мужиками за то, что вступился за женщину. Унизительное наказание, которому была подвергнута молодая крестьянка за измену мужу (голой везли на телеге по деревне и били кнутом), он описал в очерке “Вывод”, опустив все подробности о своем рыцарском поступке. Но травма эта оставалась в его душе на всю жизнь.

В “Истории русской литературы”, написанной Горьким на Капри, читаем:

Русский человек всегда ищет хозяина, кто бы командовал им извне, а ежели он перерос это рабье стремление, так ищет хомута, который надевает себе изнутри, на душу, стремясь опять-таки не дать свободы ни уму, ни сердцу.

А в статье “Две души”, написанной во время войны, он заявил: “У нас, русских, две души, одна от кочевника-монгола, мечтателя, мистика, лентяя… а рядом с этой бессильной душой живет душа славянина, она может вспыхнуть красиво и ярко, но недолго горит, быстро угасая”.

По убеждению Горького, Восток погубит Россию, только Запад может ее спасти. Поэтому “нам нужно бороться с азиатскими настроениями в нашей психике, нам нужно лечиться от пессимизма, – он постыден для молодой нации”.

Статья Горького прозвучала подобно разорвавшейся бомбе на фоне патриотических настроений, связанных с русско-германской войной. В редакцию “Летописи” приходили письма, некоторые из них содержали анонимные угрозы. Корней Чуковский, сотрудничавший с Горьким в это время, вспоминал, что иногда к письмам “было приложение – петля из тончайшей веревки. Такая тогда установилась среди черносотенцев мода – посылать «пораженцу» Максиму Горькому петлю, чтобы он мог удавиться. Некоторые петли были щедро намылены”.

Но не только черносотенцы возмутились статьей Горького. Возмутился и Леонид Андреев. В статье в журнале “Современный мир” он резонно заметил, что критика русской души в устах Горького звучит слишком “по-русски”, не имея ничего общего с западным типом самокритики. “Не таков Запад, – писал он, – не таковы его речи, не таковы и поступки… Критика, но не самооплевание и не сектантское самосожжение, движение вперед, а не верчение волчком – вот его истинный образ”.

А в письме к Ивану Шмелеву Андреев высказался о Горьком еще более откровенно:

Даже трудно понять, что это, откуда могло взяться? Всякое охаяние русского народа, всякую напраслину и самую глупую обывательскую клевету он принимает как благую истину… нет, и писать о нем не могу без раздражения, строго воспрещенного докторами. Ну его к лысому… А бороться с ним все-таки необходимо.

В 1921 году в парижской газете “Общее дело” Иван Бунин процитирует высказывание о Горьком из предсмертного дневника Андреева. Но процитирует не совсем точно.

Приведем точные слова Андреева:

Вот еще Горький. Мучает меня мысль о нем и несправедливости. На днях попал в руки номер “Новой жизни” – все та же гнусность, и тут же сообщается, что общество “Культура” устраивает митинг для сбора книг и участвуют Зелинский[54] и другие истинно почтенные, а председатель Горький и товарищ председателя В. Фигнер[55]. Мучает меня то, что моя ненависть и презрение к Горькому (в теперешней фазе) останутся бездоказательными. Если Фигнер, Зелинский и другие могут совместно с Горьким выступать и работать, следовательно, они не видят и не понимают, что так ясно; и нужно составить целый обвинительный акт, чтобы доказать им преступность Горького и степень его участия в разрушении и гибели России.

Такой обвинительный акт, убийственный, неопровержимый, можно составить, проследив с первого номера “Новую жизнь”, – но разве я могу взяться за такой труд? И кто возьмется? А так забывают, не помнят, не знают, пропустили – а там новые времена и новые песни, когда тут раскапывать старье.

Но неужели Горький так и уйдет ненаказанным, неузнанным, неразоблаченным, “уважаемым”? Конечно, я говорю не о физическом возмездии, это вздор, а просто о том, чтобы действительно уважаемые люди осудили его сурово и решительно. Если этого не случится (а возможно, что и не случится, и Горький сух вылезет из воды) – можно будет плюнуть в харю жизни.

Газета “Новая жизнь” издавалась Горьким в 1917–1918 годах. Он печатал в ней статьи в цикле “Несвоевременные мысли”, где резко осуждал большевиков и лично Ленина за октябрьский переворот и развязывание Гражданской войны. Но вторым и едва ли не главным объектом его критики стало русское крестьянство с его “зоологическим анархизмом”. По мысли Горького, большевики были виноваты не в том, что совершили революцию, а в том, что затеяли ее опираясь на звериные инстинкты крестьянской массы в лице вернувшихся с фронта солдат и матросов.

“Горький и его «Новая жизнь» невыносимы и отвратительны именно тем, – продолжал свою мысль Андреев, – что полны несправедливости, дышат ею, как пьяный спиртом. Лицемеры, обвиняющие всех в лицемерии, лжецы, обвиняющие во лжи, убийцы и погубители, всех обвиняющие в том, в чем сами они повинны. Убийцы”.

Это было последнее, что мог сказать о своем бывшем друге Максиме Горьком Леонид Андреев.

А ведь накануне революции они едва ли не помирились…

В 1916-м году, когда он привез мне книги свои, оба снова почувствовали, как много было пережито нами и какие мы старые товарищи. Но мы могли, не споря, говорить только о прошлом, настоящее