Савва Мамонтов - Марк Исаевич Копшицер

каждого настоящего певца и которые, конечно же, знает каждый получивший специальное образование в консерватории, будь он хоть трижды бездарностью. А то, чему учил Мамонтов, – пустое… Именно во время репетиций «Псковитянки» понял Шаляпин, что это не «пустое», что именно это – главное, а то, что считают главным, если и не «пустое», то, во всяком случае, второстепенное.

«Несоответствие школы новому типу оперы, – писал Шаляпин, – чувствовалось… на „Псковитянке“. Конечно, я сам человек этой же школы, как и все вообще певцы наших дней. Это школа пения, и только. Она учит, как надо тянуть звук, как его расширять, сокращать, но она не учит понимать психологию изображаемого лица, не рекомендует изучать эпоху, создавшую его. Профессора этой школы употребляют темные для меня термины „опереть дыхание“, „поставить голос в маску“, „поставить на диафрагму“, „расширить реберное дыхание“. Очень может быть, что все это необходимо делать, но все-таки суть дела не в этом. Мало научить человека петь каватину, серенаду, балладу, романс, надо бы учить людей понимать смысл произносимых ими слов, чувства, вызвавшие к жизни именно эти слова, а не другие».

Шаляпин убеждался в правоте того, чему он научился у Мамонтова, глядя на игру лучших драматических актеров, беседуя с ними. От Ольги Осиповны Садовской Шаляпин услышал:

– Автора надо уважать и изображать того уж, кого он захочет.

И, прослушав урок драматической игры, преподанный ему замечательной актрисой, Шаляпин опять вспоминает упреки, посылавшиеся ему, и с чувством затаенной обиды пишет: «Садовская не держала голос в маске, не опирала на грудь, но каждое слово и каждую фразу окрашивала в такую краску, которая как раз именно была нужна». И сделал для себя раз и навсегда правилом: «Артист в опере должен не только петь, но и играть роль, как играют в драме. В опере надо петь, как говорят». Впоследствии, когда школа, пройденная Шаляпиным у Мамонтова, стала считаться школой Шаляпина, сам Шаляпин говорил: «Я заметил, что артисты, желавшие подражать мне, не понимают меру. Они не пели, как говорят, а говорили, как поют».

Вот что получилось от соединения двух «дилетантов» – Мамонтова и Шаляпина.

Впрочем, влияние Мамонтова сказалось не только в опере.

Несколько лет спустя, приглашая Савву Ивановича на генеральную репетицию «Синей птицы» в Художественном театре, К. С. Станиславский писал ему: «Очень бы хотелось Вас видеть в театре как моего учителя эстетики».

Письмо это не единственное. Станиславский не раз приглашал Мамонтова на генеральные репетиции в Художественный театр, но в приведенном письме наиболее конкретно и точно выражена та мысль, что именно в Мамонтовском театре зародились те эстетические принципы, которые стали потом одной из составных частей эстетических принципов Художественного театра.

Премьера «Псковитянки» состоялась 12 декабря 1896 года и прошла с невиданным еще дотоле в Частной опере успехом. Шаляпин стал чуть ли не кумиром московских театралов. Успех его в роли Грозного послужил сближению с Виктором Михайловичем Васнецовым, который часто приглашал Шаляпина в свой дом, выстроенный после приезда из Киева, в свою мастерскую, занимавшую весь второй этаж этого дома.

Шаляпин был очень горд: уж кто-кто, а Васнецов мог оценить достоинства исторического образа.

Впрочем, не все восприняли игру Шаляпина и созданный им образ так, как Васнецов. Когда год спустя «Псковитянка» была показана в Петербурге, музыкальный критик «Нового времени», самой реакционной из русских газет, бранил и оперу, и игру в ней Шаляпина.

А музыкальным критиком «Нового времени» был тогда Михаил Иванов – «Микеле», как иногда подписывал он свои статьи. Да-да, тот самый долговязый, немного нелепый и застенчивый рыжий Микеле, с которым Мамонтовы познакомились когда-то в Италии, восторженно влюбленный в музыку Микеле, так трогательно жаловавшийся когда-то Савве Ивановичу, что его музыка никому не нужна, что его никто не понимает… Неудавшийся композитор превратился в злобного критика. Он исполнял в музыкальном отделе «Нового времени» ту же незавидную роль суворинской шавки, какую в литературном отделе исполнял печально знаменитый Виктор Буренин.

«Я думаю, что критика и недоброжелательство – профессии родственные», – писал впоследствии Шаляпин.

Год 1896-й подходит к концу. Не следует думать, что прошедшие четыре месяца сезона ограничились теми операми, о которых шла речь. Нет, репертуар был обширен, разнообразен, обилен, может быть, больше, чем следовало бы. Такое обилие было вынужденным. Оно диктовалось суровой необходимостью, о которой уже как-то говорилось, когда шла речь о первых – в 1885 году – спектаклях Частной оперы.

Девятого сентября, то есть на следующий день после «Снегурочки», дана была «Аида».

Прежние декорации Коровина были рассчитаны для маленькой сцены театра Лианозова. «Переписанные для большой сцены Солодовниковского театра, – вспоминает П. Н. Мамонтов, – они на московскую публику произвели настолько благоприятное впечатление, что о них заговорили. Особенно понравилась декорация берега Нила, встреченная аплодисментами. Мрачное подземелье храма с фигурами египетских богов, высеченных из камня, и самый храм были исторически верными и высокохудожественными. Публика, привыкшая к аляповатым, фантастическим декорациям Большого театра, в антрактах громко восхищалась. Скептически настроенных голосов не было слышно. Положительные мнения о постановке были единодушны».

Это свидетельство одобрения публикой коровинских декораций очень важно для нас. Потому что если в середине 80-х годов публика часто попадала под влияние ретроградной и невежественной критики, то теперь эта самая критика, продолжавшая тянуть набившую оскомину песенку о «декадентстве» коровинских декораций, уже бессильна была создать общественное мнение. Публика сама научилась отличать хорошее от дурного, прогрессивное от рутинного. Не пройдет и трех лет, как это поймут заправилы императорских театров, а позже всех прозреют официозные критики.

18 сентября была поставлена в первый раз опера Сен-Санса «Самсон и Далила». (Говоря «в первый раз», мы имеем в виду Москву, ибо в Нижнем Новгороде летом эта опера уже шла.)

Впоследствии (с 12 октября 1897 года) в ней с успехом будет выступать в партии старого еврея Шаляпин.

1 октября Шаляпин выступил в «Русалке». О том образе Мельника, какой он создал, и об отзывах прессы уже говорилось.

Через два дня, 3 октября, Шаляпин впервые в Москве исполнил партию Мефистофеля в «Фаусте». В первых числах октября даны были «Демон», «Миньона», «Гензель и Гретель». «Демона» публика хорошо знала, а две другие оперы не произвели впечатления. Зато с восторгом была принята данная 31 октября «Рогнеда» А. Н. Серова. Эта опера заинтересовала публику и благосклонно была встречена прессой. Хотя вообще-то «Рогнеда», поставленная так скоропалительно, была жертвой, сознательно принесенной публике, жадной до новых или давно не возобновлявшихся оперных постановок, – жертвой, принесенной для того, чтобы тщательно и долго работать над двумя операми, которые должны были стать гвоздем сезона: «Псковитянкой» и «Князем