Мифологические рассказы и легенды Русского Севера - О. А. Черепанова

Первые упоминания о персонаже именно с таким названием относятся к XVIII в. В лечебнике XVIII в. приводится средство, как избавиться от кикиморы: «...отъ кикиморъ въ домѣ положить верблюжью шерсть, когда сусѣдка (тож кикимора) давить — лѣчба та же, шерсть съ ряснымъ ладономъ класть подъ шестокъ» (Змеев 1895: 225).

Древнее наименование мокоша, мокуша сохраняется и в современной традиции (Новгородская, Вологодская обл.). О ней также говорится, что она прядет по ночам кудель, стрижет овец. Непонятность наименования вызвала трансформацию слова мокоша, в результате чего появилась мокруха (Новгородская, Вологодская обл. — Словарь русских народных говоров. Л.; СПб., 1970-1992. Вып. 1-27.19, 212), а новое название обусловило и новый признак у персонажа: мокруха оставляет мокрое место там, где посидит.

В быличках персонаж, связанный с прядением, имеет еще ряд названий: мара (ср. кикимора) (№ 239), пряха (№ 240), огибошна (№ 241), самопряха.

Столь упорно повторяющийся мотив прядения нити имеет исключительную древность и известен с античных времен. Глубинная семантика этого образа — это идея судьбы, рока, плетения нити жизни. В греческой мифологии нить жизни пряли Мойры — девы судьбы, и осколок этого мифа дошел до нас на славянской почве в облике мокоши — кикиморы.

В той или иной форме на всем Севере представлены духи хозяйственных построек, в первую очередь тех, которые предназначены для сушки и хранения хлеба. Особенно часто упоминается овинник, хотя былички о нем немногочисленны. Это страшный персонаж, добра от которого человеку ждать не приходится: «В овине овинник живет, зайдешь туда, он тебя в каменку запихает» (Вологодская обл., Вашкинский район). Столь же страшен амбарник, и шутки с ним плохи, как явствует из былички № 235.

В языческие времена овин был священным местом, где совершалось поклонение огню. В овинах любого устройства — в виде ямы с настилом, в которой разводился огонь для сушки хлеба, или в виде одно- и двухъярусного строения с очагом, печью — везде огонь был необходим и опасен, так как мог легго вспыхнуть пожар и погубить не только само строение, но и урожай. Еще в древнейших памятниках говорилось, что язычники «молятся огневи подъ овиномъ, виламъ, Мокошьи, Симоу, Рьглу, Пероуноу, Волосу, скотьемоу богоу, Хърсоу, родоу и рожаницамъ и всѣмъ проклятымъ богомъ ихъ («Слово некоего христолюбца» — Гальковский 1913).

Овинный хозяин предстает как мужской персонаж (овинник, подовинник), как женский (овинница), в заговорах — как парный (подовинник батюшка и подовинница матушка). В быличках упоминаются и другие персонажи хозяйственных построек: рижник (№ 238), именуемый, очевидно, по созвучию рыженьким (№ 237), рижная баба (№ 236) и др.

ЧЕРТ, БЕС

Черт, бес, дьявол, этот единый и многоликий, грозный и злокозненный, хитрый и лукавый, порой проказливый и веселый персонаж зла, являющийся непременной составляющей европейской культуры многих веков, присутствует и в народной мифологической традиции. Это и бестелесная абстракция зла, и почти неисчерпаемое многообразие его материализации в облике то человека, то животного, то фантастического существа, то даже предмета. Очень трудно распутать сложное переплетение мотивов, черт, наслоений различных эпох, образующих этот образ. В нем и следы язычества, и раннехристианские представления о злой силе — антиподе благого божества, и отзвуки демонологического шабаша средневековья; в нем народная мифология, и влияние литературных источников, как церковных, так и светских. Злая сила то разъединяется на множество ипостасей, образующих определенную иерархию (дьявол, вельзевул, антихрист, князь тьмы, демоны, бесы, черти), то является единым образом, который может быть назван и дьяволом, и бесом, и чертом.

В народных представлениях издавна существовали свои, отличные от официальной традиции, образы мирового зла. Это и змей, отнимающий у людей воду, и страшный одноглазый великан Верлиока, «на одной ноге, в железном сапоге», и Баба-Яга, первоначально женщина-змея, и Немал-человек и др. Однако теперь это персонажи сказок, некоторые сохранились в заговорах. В мифологической прозе преобладают черти и бесы.

Исторически черт является непосредственным преемником беса, так как слово черт известно в русском языке не ранее XV в.

Бес славянской христианской традицией унаследован из Византии, хотя и слово, и образ злой силы были у славян в еще более давние времена. В древнейших произведениях христианской литературы на Руси бесы предстают либо как бестелесная духовная сущность, либо как сущность ирреальная, но материальная. Обе эти трактовки находим, например, в произведениях Кирилла Туровского, писателя XII в.: «Но Авраам телесьную створи побѣду видимым воем, а си в духовнѣй съдолѣша рати и невидимыя побѣдиша бѣсы» (Слово Кюрила грѣшнаго...и похвала отцем святаго Никейскаго събора // Труды отдела древнерусской литературы. Т. XV. 344/14). В этом отрывке бес — ирреальная сущность, почти абстракция зла. В другом контексте — это материализованные духи, наделенные свойствами земных существ — способностью двигаться, говорить и т. д.: «Къ ним же оцѣпѣвъше бѣсе въпияху: Кто есть цесарь славы, с толикою на ны пришел властю?» (Святого Кюрила мниха слово о сънятии тѣла Христова с креста и о мироносицах // Труды отдела древнерусской литературы. Т. XIII 424/12)

Именно интерпретация второго рода оказалась более соответствующей народным представлениям и отразилась в конкретно-образном, часто антропоморфном облике черта в быличках.

Черт нередко предстает в облике красивого, «как портрет», молодого парня в костюме и галстуке (№ 344), даже в джинсах (№ 51); это может быть некто в шляпе (№ 254). Черти в облике женщины, чертовки, также обычно красивы (№ 60). Мотив щегольства, внешней красоты черта популярен в разных национальных традициях. Щегольство, красота — одна из форм соблазна, а также свидетельство чуждого русскому аскетическому христианству пристрастия к удовольствиям жизни и развлечениям. Музыка, пляски, пение — это бесовское. Именно поэтому черти в быличках предстают парнями с гармошкой или балалайкой (№ 267), устраивают «танцование» на мосту, игрища. В пустых домах, где нет иконы, они устраивают ночные сборища, там «по ночам ломота, свет горит, пляшут, поют, в гармонии играют» (№ 341). Призывом для чертей является свист или громкий крик (№ 51), именно поэтому народный этикет осуждал, даже налагал запрет на свист и крик.

Черти играют в карты (№ 268), имеют пристрастие к спиртному (№ 257), табаку (№ 271, 274). Именно поэтому жертвой нечистых сил чаще всего становятся пьяные (№ 245, 251, 255 и др.). По христианской морали, с давних пор пьянство, курение, игра в карты считались бесовскими, греховными, строго осуждались, что, несомненно, положительно сказывалось на моральном облике христианина, крестьянина. От черта исходит соблазн богатства. Традиционен