Стоп-кадр. Легенды советского кино - Николай Ирин

с ним многие вещи, а главное – самостоятельно поставила пьесу Артура Миллера «Цена», где Владислав Игнатьевич исполнил, по общему мнению, одну из лучших в своей жизни ролей, достоверно перевоплотившись в старика Грегори Соломона.

Со своими артистами Сирота была безжалостна. «Вы уволены из театра! Оба уволены! Я сейчас же пойду к Георгию Александровичу, чтобы он оформил ваше увольнение!.. Вы вчера играли так, что я не допущу вас до спектакля!» – нападала она на Юрского и Стржельчика после очередного показа «Цены», в котором оба показались ей неубедительными.

Но когда, рассорившись с Товстоноговым, собралась уходить из театра, Владислав Игнатьевич приложил максимум усилий, дабы это предотвратить: «Почти час Стриж уламывал ее не делать резких движений, увещевал и упрашивал, нагревая страстью телефонную трубку». Увы, не убедил, но данный эпизод еще раз подтверждает то, о чем высказывались все коллеги: Стржельчик был безукоризнен, когда дело касалось профессии, товарищества, актерского братства.

Светлана Крючкова формулирует прямо, без лишнего пафоса: «Он был очень добрым человеком. И очень отзывчивым. В театре его называли Стриж, Стрижуня, Стрижунечка». Любые подмостки, а тем более такие, где регулярно схлестываются амбиции и звезды первой величины, – место поистине жутковатое, Стржельчик, предупреждавший вновь прибывшего в БДТ Товстоногова, знал, о чем говорил. А иначе и быть не может, ведь великие спектакли создаются посредством мощной (и опасной) психической энергии, сверхнапряжения душевных сил разнородного коллектива. Прослужить более полувека на одной сцене и не потерять человеческого лица, нарастив при этом большущий внутренний объем с мощной мускулатурой профессионализма под силу единицам.

Вторая половина 1960-х – период, когда Стржельчик оформился в качестве яркого представителя классики отечественного кинематографа. Вслед за Кулыгиным и Грегори Соломоном он сыграл роль, которая сделала его всенародно известным. Генерал Ковалевский из «Адъютанта его превосходительства» – удивительно глубокая работа ума и сердца на жанровом, приключенческом материале. Актер, с одной стороны, создал обобщенный образ, раскрыл психотип русского генералитета, с другой – убедительно показал особенности человеческой индивидуальности на сломе исторического процесса. К сожалению, полноценное впечатление от легендарных постановок БДТ для нас теперь недоступно, но эта кинороль дает общее представление о таинстве перевоплощения Стржельчика «по Станиславскому»: минимум внешних «приемчиков», много внутренней работы.

Вехи его дальнейшего творческого пути столь же важны: князь Вано Пантиашвили в зажигательно-веселой «Хануме», Адриан Фомич из «Трех мешков сорной пшеницы», Сэм Уэллер из «Пиквикского клуба», Беркутов в «Волках и овцах», Сальери в «Амадеусе». Список персонажей весьма обширен, каждый зритель волен выбрать фаворитов, сообразуясь с собственными вкусами. Пускай это будет многоликий аферист Степан Нарышкин из «Короны Российской империи», или незадачливый садовод Антуан Нонанкур из «Соломенной шляпки», или растерянный экзекутор Яичница из «Женитьбы», надежный сквайр Трелони из «Острова сокровищ», коварный лейб-медик Лесток из «Гардемаринов», респектабельный композитор Николай Николаевич из «Времени желаний», – все эти герои близко знакомят нас с людьми и событиями всемирной «человеческой комедии», являясь при этом воплощением великих идей основателей русской театральной школы.

Мгновения Славы

Вячеслав Тихонов

Вячеслав Васильевич Тихонов (1928–2009)

Вот уже много десятилетий этот артист притягивает соотечественников не столько магнетической силой красоты, внутренней и внешней, – вкупе с несомненным, сполна реализованным на профессиональном поприще талантом, – сколько тем, что мы называем сродством душ, что связывает нас с ним крепчайшими эмоциональными и психологическими узами.

Проницательный парижский критик Андре Базен, разбираясь со спецификой кинозвезды, объяснял: бытование подобного человека в реальности со временем приобретает для зрителя большую ценность, нежели иллюзорное существование сыгранных им героев. Француз отметил, что образ и легенду такой актер носит в себе самом и разнообразие исполненных ролей никого не должно вводить в заблуждение, ибо «в постоянном обновлении приключений персонажа мы бессознательно ищем подтверждения глубокому и основополагающему единству его судьбы».

Довольно долгий срок как будто ничто не предвещало того, что Вячеслав Тихонов за рамками кинематографической образности станет интересен гигантской стране с богатейшей культурой, что, дистанцируясь от экранного небожителя, практически каждый гражданин Советского Союза будет ощущать нечто вроде «Штирлиц – как мы, Штирлиц – один из нас».

Тихонов родился в Павловском Посаде в семье механика ткацкой фабрики и детсадовской воспитательницы. Слава отучился в ремесленном училище на токаря, работал по специальности на оборонном заводе, вечерами бегал с приятелями в кино – на «Чапаева», «Александра Невского», персонально – на Михаила Жарова с Петром Алейниковым. Легко представить: прежде скромный, непритязательный подросток на глазах превращается в красавца-молодца и прочувствованно заявляет о твердом намерении быть как Бабочкин и Алейников. Откуда это? Соблазнился экранным волшебством?

Во всех воспоминаниях Вячеслава Васильевича о детстве и юности непременно отмечается противодействие, которое родители оказывали внезапному желанию сына пойти в артисты. Намерение юноши ближайшая родня встретила в штыки, предполагая, видимо, что быть инженером, агрономом, на худой конец технологом гораздо вернее, надежнее. Тихонов вспоминал: «Стон начался дома: «Да они там все пьют!» – такова закономерная реакция простых русских людей, которые в середине 40-х все еще не могут вообразить для себя и своих отпрысков иной участи, кроме той, что обязывает напряженно, в поту, с мозолями на ладонях, не разгибая спин, добывать хлеб насущный.

К моменту профессионального самоопределения Вячеслава больше четверти века идет в СССР активная, даже агрессивная трансляция идеи «Кто был никем, тот станет всем», исправно работают социальные лифты, но отец с матерью все равно чего-то боялись, не уважая и всячески блокируя эмоциональные порывы отпрыска, из добрых побуждений прививая ему стиль плебейской неуверенности в своих силах и возможностях.

И все-таки осознать эту коллизию – значит понять психический строй Тихонова ровно наполовину. В душе ученика токаря возгорелась мечта – стать принцем, и не суть важно, что она ему вроде как не по чину, а любящие и любимые родные люди настойчиво от нее отговаривают. Присмотритесь к перманентно сдержанной манере артиста: удаленность от собственных эмоций, бессознательная боязнь их культивировать – не последствие ли это «родовой травмы»? Парадоксально, но великий актер изначально не стремился покорить оригинальным артистизмом. В своей первой звездной картине «Дело было в Пенькове», едва требуется придать особую живость поведению, он «включает Петра Алейникова», которого внешне напоминал и от которого разительно отличался интуитивной склонностью к интеллигентному контролю над собой.

В «Оптимистической трагедии», играя морячка-анархиста – ему Вожак поручает возглавить коллективное насилие над женщиной-комиссаром, – свою знаменитую, в известном смысле коронную реплику «Давайте, товарищ, женимся» произносит настолько пресно, что последующая жесткая реакция комиссарши выглядит даже чрезмерной.

Природа щедро одарила его и внешней привлекательностью, и внутренним благородством. Но опекать, продвигать