Российский колокол № 1–2 (34) 2022 - Коллектив авторов

не жили в названном им городе. А третье было уточняющее: «Степан Глотов с улицы Лесной, дом 5, квартира 47?». Удивившись поразительной точности адреса, он ответил утвердительно в смутной радости, что угадал, нашел ее, что именно она, его Татьяна, написала эти строки. Пальцы не попадали на нужные буквы, он спешил, задавал тысячу вопросов, но абонент был не в сети, и он уехал, не получив ответа ни на один вопрос.

Дождь не переставал, перед крыльцом образовалась лужа, напоминавшая маленькое озеро. Тучи висели низко, наводя тоску, какая нередко бывает у живых людей осенью. Лес вдали стоял черной стеной, словно загораживая ту, дальнюю, часть пространства от дождя, ветра, сырости, словно за этим лесом была солнечная поляна, спрятанный кусочек весны.

На следующий день Степан снова собрался в город, дорога была размыта, машина пробуксовывала в нескольких местах. Степан чертыхался, возвращаться не хотелось, его вопросы нуждались в ответах – сегодня, немедленно. Он терпел больше двадцати лет, но сейчас отчего-то не мог больше терпеть, долго накапливаемая тревога, ожидание, тоска должны были вылиться во что-то.

Наконец он открыл экран. Да, сообщалось в письме, это именно та Татьяна, что жила по соседству. «Зачем Вы искали меня?» – звучал вопрос. И тут его словно прорвало. Он стал писать о том, что лишь тогда все было по-настоящему, светло и радостно, что больше ничего подобного в его жизни не случалось никогда, что он хотел бы узнать, как она живет, где, есть ли у нее семья, сложилась ли жизнь?

Ответ пришел тут же: «В моей жизни тоже ничего подобного уже не было». Так они стали общаться, договариваясь, в какое время будут выходить на связь. Иногда не совпадали, он просто отправлял письмо, выпивал кофе и уезжал к себе, иногда отвечал на ее письмо, пришедшее раньше. Письма становились длиннее. Он уже знал, что она переехала, живет в Архангельске. Они много говорили почему-то об отвлеченных вещах. Он рассказывал о книгах, об озере, как приехал сюда и хочет дожить здесь свой век, про то, как представляет ее молодой, в белом сарафане, идущей к нему по воде. Ему казалось, что она понимает его. По крайней мере, она слушала, или как еще можно назвать чтение всего этого бреда? Может быть, удаляла, не читая? Нет, отвечала всегда. На вопрос, отчего она не вывешивает фотографию, отговорилась, что нет подходящей.

Так, за перепиской, незаметно прошла осень, и Степан однажды поймал себя на мысли, что лужа перед домом подернулась тонким ледком. Наступило время года, которое он любил и не любил одновременно. Он любил белые равнины, покрытые снегом, любил гулять в лесу, когда птица или белка зацепит ветку и с нее посыплется снег. Любил небольшой морозец, когда крупные снежинки медленно падают на лицо, тая на веках, щеках, губах. Когда можно набрать пушистого снега и, словно мальчишка, бросить снежком куда-нибудь, неважно куда. Можно взять лыжи и пойти далеко-далеко, а собака будет семенить рядом и иногда, услышав хруст в кустах, лаять, и эхо будет разносить звуки по замершему в зимней дреме лесу.

Но сейчас Степан мало гулял, он кутался в плед в библиотеке, заваривал травяной чай или доставал из бара коньяк. Основной его прогулкой была прогулка до города, до маленького окошечка на экране, где светилось новое сообщение. Татьяна становилась ему все ближе, он уже забыл, что прошло много лет и что он вряд ли узнал бы ее при встрече. Ирина и последние двадцать лет жизни ушли в тень. Осталась мечта – мечта в белом платье.

Они говорили о пустяках, засыпая друг другая смайлами, заменяющими нормальные улыбки, смех, подмигивание. Нормальность. Что стоит за ней? Человеческие отношения, признанные окружающими? Поход ранним утром на работу и возвращение к домашнему очагу? Как нужно жить, чтобы быть нормальным? И как нормальному человеку жить, чтобы оставаться человеком? В разное время людям кажется, что их время – особенное, отличающееся от остальных. А время – это лишь текучее вещество, которое исчезает раньше, чем успеваешь его осознать, понять, счастлив ли ты был в предыдущее мгновение или тебе это только показалось.

В какой-то момент Степан вдруг понял, что ничего не знает о человеке, находящемся по ту сторону экрана. Несмотря на длинные письма и разговоры, они в общем-то незнакомые люди. И понимание, и родство душ – всего лишь иллюзия, родившаяся в его уставшем, одиноком сердце. Его обдало холодом от этой мысли, он стал выпивать больше обычного и перестал ездить в город. Степан перечитывал своего любимого Хемингуэя, и ему тоже было страшно, что весна может не наступить. Все чаще стало сдавливать грудь в районе сердца. Выходить на дальние прогулки было тяжело и опасно. Собака тихонько выла. Ни одной души не видел он неделями.

Потом отпустило. Снег с крыльца стаял. Солнечные блики заиграли на крыше. Лед на озере стал косыми пластинами, обнажив жухлую прошлогоднюю траву у берега. Появились птицы, они кричали вдалеке, и Степан никак не мог разглядеть, кто же это вернулся на родную землю первым.

Нужно было сделать кое-какие покупки для дома и сада: краска облупилась, сломался желоб на заднем дворе – и Степану пришлось поехать в город. Уже на обратном пути он не удержался, заказал кофе, открыл окно на экране. В ящике было более тридцати сообщений: «Отзовись!», «Что случилось?», «Ты здоров?», «Напиши свой адрес!» и другие тревожные слова. Он ответил, что здоров, написал адрес, что не может часто бывать в городе, а также что глупо воскрешать то, что давно умерло.

А весна все-таки пришла. Она пряталась за соседским забором, кокетливо подмигивая; свешивалась с качелей, запрокидывая голову, хохотала и звала радоваться вместе с ней. Озеро стало голубым, вода была ровной, спокойной. Степан снимал ботинки, заходил по щиколотки, потом по колено. Думал, что, если уйти дальше, еще дальше, никто и не хватится, и шел обратно в дом – греться. В прошлую свою поездку в город он купил несколько новых книг, а поскольку часто перечитывал старые и любимые, то эти ждали своего часа, и после обеда он намеревался повесить гамак и предаться там встрече с новыми персонажами.

Читал он запоем. В детстве приключенческие романы доставляли ему несказанную радость. Он сражался вместе с героями на шпагах, пережидал грозу, боролся с пучиной, претерпевал лишения и в конце книги ужасно расстраивался, что все так быстро закончилось. Его храброе детское сердце жаждало продолжения. В реальной жизни не было места подвигу, порыву.

Отчего события жизни, некогда кажущиеся самыми