Названный Лжедмитрием - Сергей Эдуардович Цветков

уже успел пустить слух, что польские послы прибыли для того, чтобы потребовать у царя Смоленск в качестве вознаграждения за оказанные ему в Польше услуги. Этот слух распространился так широко, что Дмитрий счел нужным успокоить думу:

– Не только Смоленска, но и одной пяди русской земли не отдам я Литве.

Торжественный прием происходил в Грановитой палате. Царь ожидал поляков, сидя на троне, поддерживаемом двумя серебряными львами. На нем был белый кафтан, усыпанный жемчугом и драгоценными камнями; на груди скрещивались две золотые цепи. Рядом с ним стояли рынды и мечник, чуть поодаль, по правую руку сидел освященный собор во главе с патриархом, по левую – думные люди. Далее по обеим сторонам палаты стояли бояре в сияющих золотом одеждах и высоких меховых шапках.

Гофмейстер двора Марины и родственник сандомирского воеводы Мартин Стадницкий приветствовал царя от имени всех гостей.

– Ближние по крови и весь двор ее величества, обрученной невесты вашего цесарского величества, чрез меня приносит низкий поклон вашему цесарскому величеству, – сказал он. – В настоящее время упадка царств христианских, Бог на страх неверным даровал христианам утешение в том, что, подвергнув ваше величество искушениям, которыми обычно укрепляет своих избранников, восхотел соединить ваше цесарское величество родственным союзом с народом, мало различным от вашего по языку, обычаям, от века равным по силе, великодушию, храбрости, мужеству…

Затем он напомнил, что государи московские издавна женились на полячках и литовках: прадед Дмитрия женился на дочери великого князя литовского Витольда, а мать Ивана Грозного была Глинская.

– Теперь угаснут притворство и недоверие между поляками и русскими, – продолжал он, – прекратятся жестокие и варварские кровопролития между нами, и взаимные силы обоих народов, с благословения Божия, обратятся с успехом против неверных. Этого желаем н только мы, но все христианские народы.

Афанасий Власьев ответил ему от имени царя приветливой и дружеской речью, после чего все поляки были допущены к царской руке.

Настала очередь послов, Олесницкого и Гонсевского. Они уже были извещены о том, что царь не хочет принимать их верительной грамоты из-за того, что он в ней вновь величался не цесарем, а великим князем московским. Пока шла аудиенция для родственников Мнишека, послы в сенях убеждали самого воеводу по-родственному повлиять на царя и склонить его к уступкам. Мнишек сухо ответил им, что, судя по настроению царя, это не удастся – и отошел: теперь интересы Дмитрия были и его интересами.

Окольничий Григорий Микулин ввел послов в Грановитую палату и представил их царю, сказав, что послы короля польского бьют челом великому государю Дмитрию Ивановичу, цесарю, великому князю всея Руси и всех татарских царств и иных подчиненных Московскому царству государств государю, царю и обладателю. Но затем поднялась буря. Олесницкий начал приветственную речь с того, что от имени короля передал изъявления братской любви и пожелания счастья великому князю московскому. Едва услышав эти слова, Дмитрий встал и сделал знак стоявшему рядом боярину снять с себя корону – это означало, что царь желает сам вступить в прения с послами. Все же он позволил Олесницкому договорить. Однако, когда тот передал королевское письмо Власьеву, дьяк, пошептавшись с царем, вернул ее послам нераспечатанным.

– Николай и Александр, послы от его величества Сигизмунда, короля польского и великого князя литовского к его величеству непобедимому самодержцу! – сказал Власьев. – Вы вручили нам грамоту, на которой нет титула цесарского величества; эта грамота писана от его величества короля к какому-то князю всея Руси. Его величество наш государь – цесарь в своих государствах, а вы везите эту грамоту и отдайте его величеству королю своему.

Олесницкий с достоинством взял королевское письмо и отвечал:

– Я принимаю с надлежащим почтением грамоту в том виде, в каком дал ее в руки Афанасия Ивановича, и возвращу ее королю, которым ваше величество пренебрегаете, коли не хотите принимать его грамоты. Это первый случай во всем христианском мире, чтобы монарх не оказывал справедливого уважения к королевскому титулу, признаваемому много столетий всеми государствами света, и не принимал королевской грамоты. Ваше господарское величество не воздаете должного его величеству королю и Речи Посполитой, сидя на том престоле, на который вы посажены при дивном содействии Божьем, милостью польского короля и помощью польского народа. Ваше господарское величество слишком скоро забыли эти благодеяния и оскорбляете не только его королевское величество, всю Речь Посполитую, нас, послов его величества, но и тех честных поляков, которые служат до сих пор вашему величеству. Мы не станем более излагать цели нашего посольства и просим приказать проводить нас к нашему помещению.

Дмитрий не хотел спускать Сигизмунду его упорство в вопросе о титуле, но в то же время он еще не решился на открытый разрыв с Польшей. Начался спор, продлившийся более часа.

– Неприлично монархам, сидя на троне, вступать в разговоры с послами, – говорил Дмитрий, – но нас приводит к тому уменьшение титулов со стороны польского короля. Недавно был у нас посланник (Александр Гонсевский): он и теперь в новом посольстве к нам; мы уже толковали с ним об уменьшении титула. Повторяю прежнее: мы не князь, не господарь, не царь. Мы император на своих пространных государствах, мы приняли этот титул от самого Бога и пользуемся им не на словах, как некоторые делают, а на самом деле, ибо ни ассирийские, ни мидийские монархи, ни римские цесари не имели более справедливого права на свой титул, нежели мы. Не только не были мы князем или господарем, но, по милости Божией, имеем под собой служащих нам князей, господарей и даже царей. Нет нам равного в краях полуночных, здесь нами повелевает один Бог, и мы сами так себя именуем, и все монархи и императоры писали к нам с таким титулом. Только его величество король уменьшает нашу честь, и мы свидетельствуем Богом, что не от нас, а от вины польского короля может возникнуть вражда и кровопролитие между нами!

– Я хотя на красноречие не так способен, как ваше величество, – отвечал Олесницкий, – но если это требуется, я буду защищать достоинство короля и Речи Посполитой, как прилично поляку, человеку из свободного народа. Если король не дает вашему господарскому величеству императорского титула, то потому, что никто из предков его величества не давал его предкам вашего величества – это доказывается коронными и литовскими метриками. Да и сами бояре ваши – люди старые, знают, что другого титула не давалось, кроме того, каким мы вас называем от имени короля. Ваше величество не посылали для того нарочных послов, а между тем ведется обычай, что если монарх пожелает чего-нибудь нового