Названный Лжедмитрием - Сергей Эдуардович Цветков

скандала; русские и поляки вольны будут воспринимать обряд каждый по-своему: одни – как обращение в православие, другие – как царское посвящение. Поэтому он настоял на том, чтобы коронация с обрядом миропомазания предшествовала бракосочетанию.

Оба торжества были назначены на 8 мая. Дни, предшествовавшие свадьбе, Марина провела в Вознесенском монастыре, чувствуя себя запертой в клетке, причем клетке отнюдь не золотой. Ее спутницы нашли отведенные им помещения зловещими: кельи навевали им мысли о насильственных пострижениях и заточениях. Католическим священникам вход сюда был строжайше воспрещен, и дамы остались без мессы даже на Троицын день; они пришли в отчаяние; многие безутешно рыдали. В дополнение ко всему их желудки не принимали монастырских кушаний, а светская манерность – суровой простоты монастырского общения и быта. Сама Марина ради московской короны стерпела бы и не такое, но страдания придворных дам заставили ее попросить Дмитрия хоть чем-то скрасить их пребывание в монастыре. Царь сейчас же прислал ей польских поваров, которые принялись готовить на монастырской кухне далеко не монастырские яства. Кроме того, Марина получила от него шкатулку с драгоценностями тысяч на 500, из которой она, чтобы хоть немного утешить своих дам, раздавала им горсточки бриллиантов.

Не был забыт и Мнишек. Дмитрий послал ему 100 тысяч рублей и великолепные сани, обитые пестрым бархатом, окованные серебром, с красным покрывалом и ковром, подбитом соболями; с лошадиной упряжки свисали меха 40 соболей. В этих санях сандомирский воевода должен был ехать в Кремль в день венчания.

В ночь на 8 мая Марину перевезли в приготовленный для нее дворец. Ее заточение кончилось. Впереди ее ждали девять незабываемых дней московского царствования.

***

Наутро Москва превратилась в царство колокольного звона. Народ валил к Кремлю, у входов в которых стояли стрельцы в малиновых кафтанах. К праздничному настроению москвичей примешивалась немалая доля удивления и осуждения. Дело было в том, что царская свадьба пришлась на четверг – день, в который, по давнему обычаю, на Руси не венчали; к тому же пятница 9 мая была днем празднования перенесения мощей св. Николая-чудотворца. В то время обычай и церковное установление сливались в народном сознании воедино, поэтому свадьба, справленная накануне церковного праздника, многими воспринималось как надругательство над верой. Трудно сказать, почему Дмитрий совершил этот промах, оставшийся в народной памяти тяжелым обвинением против него. Может быть, патриарх Игнатий, не будучи русским, не обратил внимания на это обстоятельство; может быть, тайные враги царя потакали его нетерпению, не говоря уже о том, что и сам Дмитрий не был склонен считаться с такими условностями.

Впрочем все остальное в царской свадьбе самым точным образом соответствовало московским традициям.

Утром боярыни Мстиславская и Шуйская (жена князя Дмитрия Ивановича) повели Марину в столовую избу. На невесте было русское платье из вишневого бархата с широкими рукавами, до того усаженными жемчугом и драгоценными каменьями, что было трудно различить цвет материи (один поляк метко сказал, что царица была обременена драгоценными камнями, а не украшена ими); лицо ее было скрыто под фатой; голова была повязана золоченой лентой с жемчужными нитями, на польский манер вплетенными в волосы; обута она была в сафьяновые сапожки на высоком каблуке.

В столовой избе Марину посадили на возвышение. Вскоре бояре ввели в избу Дмитрия и усадили рядом с невестой. Жених был в торжественном царском облачении, отливавшем золотом, и в короне; с его плеч свисала малиновая бархатная мантия, усыпанная драгоценностями; два боярина несли за ним скипетр и державу.

Молодые обменялись обручальными кольцами. При этой церемонии присутствовали одни русские вельможи; поляки, в том числе и отец невесты, дожидались окончания обряда в соседней комнате, сидя на лавках. Затем по пути, устланному коврами, жениха и невесту повели в Грановитую палату. Мнишек шел за дочерью в самом дурном расположении духа; дело было в том, что при въезде в Кремль одна из лошадей, впряженных в подаренные ему сани, поскользнулась и упала, и этот случай был воспринят окружающими и им самим как неблагоприятное предзнаменование.

В Грановитой палате Дмитрий сел на престол, рядом с которым стоял трон поменьше – для царицы. К Марине, которая продолжала стоять на ковровой дорожке, подошел тысяцкий (свадебный распорядитель) и сказал:

– Наияснейшая и великая государыня цесаревна и великая княгиня Мария Юрьевна всея Руси! Божьим праведным судом, наияснейший и непобедимый самодержец великий государь Дмитрий Иванович, Божьей милостью цесарь и великий князь всея Руси и многих государств государь и обладатель, изволил вас, наияснейшую великую государыню взять себе в жены. Божьей милостью, ваше цесарское обручение совершилось ныне, и вам, наияснейшей и великой государыне нашей, по Божьему благословению и изволению великого государя нашего его цесарского величества, подобает вступить на свой цесарский престол и быть с ним, великим государем, на своих православных государствах.

Боярином, произносившим эти торжественные слова, был ни кто иной, как князь Василий Шуйский, уже вырывший под обоими цесарскими величествами глубокую яму. Он по-прежнему пользовался особым расположением Дмитрия, что, в частности, сказалось в передаче ему обязанностей тысяцкого на свадьбе.

Марина, поддерживаемая отцом и княгиней Мстиславской, заняла свое место рядом с царем. Через некоторое время окольничий Колычев и думный дворянин Микулин, устраивавшие в Успенском соборе чертожное место, где должны были сидеть новобрачные, доложили царю, что все готово к венчанию. Дмитрий и Марина поочередно поцеловали знаки царского достоинства – крест, бармы и Мономахов венец – и передали их протопопу, который понес их в собор. Царская чета пошла следом за ним, сопровождаемая рындами с серебряными топорами на плечах, боярами, окольничими и думными людьми в праздничных золототканых платьях и кафтанах. Процессия двигалась медленно, словно река из золота.

В соборе новобрачных встретили многолетием. Они приложились к образам и мощам, причем Марина поцеловала изображения святых не в руки, а в уста, чем сразу вызвала ропот среди бояр и духовенства.

Вслед за тем патриарх возвел царя и царицу на чертожное место посреди храма. Они поднялись по двенадцати ступеням на возвышение, где стоял царский трон, отлитый из золота и украшенный 600 алмазами, 600 рубинами и 600 сапфирами; перед троном стояла золотая скамеечка. По правую строну от трона находилось кресло патриарха, обитое черным бархатом; по левую – небольшой золотой стул для Марины, перед которым также стояла скамеечка, обитая красным бархатом. От всех трех кресел вниз по ступеням спускались узкие ковровые дорожки: от царских – малиновые, от патриаршего – черная.

Началась церемония коронования Марины. Дмитрий торжественно объявил патриарху, что приемлет себе Марину в супруги и желает, чтобы ее короновали царским чином. Игнатий произнес в ответ одобрительную речь и приступил к обряду. Архиереи подавали ему